Сукияки Вестерн Джанго

На фоне картонного японского неба, практически прислонившись спиной к Фудзияме (тоже, впрочем, в виде задника), Квентин Тарантино жрет сукияки — с хлюпаньем и причмокиванием. Вокруг валяются еще дымящиеся трупы, сбоку хнычет девушка. Позже окажется, что сукияки на редкость плох, картон вокруг сменится на «живые» декорации захолустного городка в японской степи (какая она, интересно, японская степь?), а на передний план выйдет противостояние двух эмо-группировок, вдохновленных Шекспиром, войной Алой и Белой роз и спагетти-вестернами. Герой Тарантино к этому моменту обзаведется сединой, параличом и уйдет на покой. Заменив спагетти на сукияки, многостаночник Миике не просто переиначил старую историю о потертом седле и пончо на новый лад, он снял ее в принципиально иной плоскости. Оригинальные спагетти-вестерны опирались не только на Форда, но и на Куросаву, Миике же хоть и кланяется и тем и другим, опи- рается все же на собственную смесь гонконгской боевой хореографии с комиксным юмором и преувеличенным насилием. Все персонажи здесь выглядят слепками, рисованными тенями тех, кто был героем в оригинальных, еще американских довоенных картинах. Пускай миике-тарантиновский постмодерн, равно как и сама задумка, истончается минуте к пятой, пускай те, кто видел 70 предыдущих картин Миике, вряд ли найдут здесь для себя что-то новое, кроме упомянутых степи и пончо. Существование «Сукияки», как и почти все в современном мире, оправ- дывается исключительно деталями — средневековым гангстером, на ломаном английском декламирующим Шекспира, знакомством местного люда с шестиствольным пулеметом и кровью, брызжущей на красно-белые розы. Роз, на всякий случай, ни у Куросавы, ни у Леоне с Корбуччи, ни у старика Форда не фигурировало.