Париж! Париж!

Полноватый и лысеющий работник кабаре «Шансония» месье Пигой (Жерар Жуньо) застает певичку-жену с комичным латинским любовником. Вскоре саму «Шансонию» за неуплату закрывает арендодатель — хапуга с фашистскими замашками, а пролетарская публика все больше предпочитает плохому водевилю собрания «Народного фронта» и профсоюзные митинги. Попьянствовав пару месяцев с горя и потеряв опеку над сыном, Пигой вместе с парой таких же поклонников легкого жанра задабривает владельца и берет власть над «Шансонией» в свои руки. Дела, впрочем, не складываются — выступать некому, билеты продаются плохо, а последняя публика, кажется, вконец озверела.Тут очень вовремя с улицы приходит голосистая девица, проникновенно исполняющая песню «Париж! Париж!».

Режиссер Барратье, несколько лет назад сорвавший кассу «Хористами», ангельским (в худшем смысле слова) ретро про воспитание искусством, здесь берется за тему еще более патетическую — жизнь на сцене и, казалось бы, задает конфликт одним только выбором времени действия: когда не то что петь, а даже и существовать невыносимо. На деле здесь, конечно, нет ни толики драматизма, и даже трагические эпизоды служат лишь очередным поводом кинуть монету аккордеонисту и пуститься в пляс.

Работает добрейшим в мире лицом артист Жуньо, порхают триколоры, мелькают береты и багеты, стилизованные под старину песни разбавляют нехитрую побочную лав-стори; если зритель не проникся, на сцену выезжает тяжелая артиллерия — не кто иной, как Пьер Ришар, герой которого 20 лет просидел взаперти в обнимку с радио. Лучше б и не выходил — странным образом Барратье, работающий в жанре «народного кино», выставляет свой народ далеко не в лучшем свете — если сегодня эти люди надевают костюм в блестках на похороны убитого друга-еврея, то завтра они в пылу танца не расслышат шаги оккупантов.