«Мы пришли делать в театре революцию»
Появление Владислава Мамышева-Монро на московской сцене — всегда долгожданный подарок. Последние несколько лет он провел на Бали, и мы практически потеряли из виду этого замечательного художника и, не побоимся этого слова, артиста. Вместе со Славой Випзоном Монро взялся за постановку одной из самых трудных и самых популярных пьес Шекспира «Гамлет». Правда, назвали ее «Полоний».
Владислав Монро: Я не понимаю, как вы, Игорь, или другие уважаемые люди можете ходить и смотреть часами на российские драматические спектакли. Это пытка для зрителей.
Игорь Шулинский: Я во многом согласен, но все эти потуги «Политеатра» со стихами Олега Груза и текстами Владимира Сорокина не кажутся мне более интересными. Вот Кирилл Серебренников со спектаклями «Четыре квартета» и «Сон в летнюю ночь» на «Платформе», где зрители переходят из зала в зал, имеет большее право на жизнь…
Слава Випзон: Серебренников — наш брат и друг. Мы даже думали о произведении «Кирилл 30 сребреников». Он ближе всего к метафизическому аттракциону…
И.Ш.: Да, но вы почему-то взялись за шекспировского «Гамлета» и при этом назвали его «Полоний». Почему Шекспир?
С.В.: Потому что меньше не имеет смысла. Меня вообще интересует сейчас такое понятие, как театральное шоу. Первое шоу, которое бы мне хотелось осуществить, — «Гамлет». А есть идея делать такие шоу постоянно — не спектакль, не антрепризу, не мюзикл, а именно театральное шоу. Оно делается по другим принципам, нежели театральный спектакль.
И.Ш.: А что это за принципы?
С.В.: Доставление эстетического наслаждения.
И.Ш.: Вау.
С.В.: Если скромно сказать, мы пришли делать в театре революцию. Но в этом надо участвовать, рассказать об этом невозможно.
И.Ш.: Но все-таки давайте попытаемся.
С.В.: Мы просто взяли чистый текст Шекспира. Когда мы говорим о «Гамлете», нужно понять предысторию. Считается, что в пьесе «Гамлет», несмотря на ее величие, есть три больших изъяна в драматической системе. Так вот, мы удалили все изъяны!
И.Ш.: А что это за три изъяна?
С.В.: В пьесе Шекспира есть три ружья, которые не стреляют. До сих пор на полном серьезе критики, мыслители ломают вокруг этого голову…
И.Ш.: Я задал конкретный вопрос и хочу получить на него конкретный ответ.
С.В.: Войска Фортинбраса идут через Эльсинор, чтобы напасть на Польшу. Так смешно?
И.Ш.: Не очень, если честно. Но театр — это условность. И главное — почему «Полоний»? Почему вы решили поменять название? Это тоже борьба с шекспировскими изъянами?
С.В.: Дело в том, что «Гамлет» — это пьеса об отравлениях.
В.М.: О яде.
И.Ш.: То есть человек, в имени которого зашифрован яд, — это ваш главный персонаж?
В.М.: Странным образом сюда накладываются путешествия, в которых я нахожусь последние годы. Я пил змеиные яды, путешествуя по Камбодже с нашей общей знакомой, художницей Лизой Березовской . Тогда на экранах телевизоров быстро умирал Литвиненко, мы включали BBC, и вот каждый день ему то трубочки вставляли в нос, то он появлялся в красивых пижамах. И я предложил Лизе сделать фотосессию, где я в образе Литвиненко, только это фэшн-шоу. Но Лиза ответила: «Не говори глупостей, это гадко». И вот теперь дизайнер Катя Филиппова нам делает потрясающие костюмы: эта давняя история наконец-то меня настигла.
И.Ш.: То есть это пьеса о Литвиненко, о современной политике?
С.В.: И о Ясире Арафате. Вот его выкапывают из могилы, чтобы проверить на содержание полония. На самом деле, Игорь, это гон. Мы хотим добиться легкости повествования.
Фото Григория Поляковского и Алены Кожевниковой
И.Ш.: Не слишком ли цинично? Здесь легкое дыхание соседствует с трагедией.
С.В.: Да нет… Кстати, никто не знает, что за персонаж шекспировский Полоний. А он самый остроумный, тонкий, легкий герой. Они с Гамлетом — просто комедия Пиранделло. Это все очень легко, при всех глубоких смыслах. Представим себе, что «Гамлет» — это пьеса, которую никто не знает, и мы, грубо говоря, рассказываем с легкостью Шекспира эту трагедию. Мы возвращаем Шекспиру легкость. Он перенагружен мыслями, языком.
И.Ш.: Что-то подобное говорил Персеваль. Но все равно «Гамлет» в переводе Пастернака или Лозинского — для современного уха достаточно тяжелый текст.
С.В.: Мы его адаптировали, сократили. Скорректировали. Выбрали семейный, детективный сюжет пьесы, убрали многих второстепенных персонажей, убрали политическую разборку с Фортинбрасом. У нас спектакль идет один астрономический час. Мы освободили действие от огромного текста и дали возможность пустить в пьесу воздух, паузы, молчание, видеоарт, музыку, которые позволяют усваивать текстовую гамму.
В.М.: Мы словно возвращаемся в конец 80-х к фильмам «Асса» и «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви». Недаром у нас играет Миша Розанов.
И.Ш.: А Настя Михайловская (известный модельер 90-х, партнер Розанова по фильму «Черная роза…», в последнее время примкнула к евразийцам) тоже будет?
В.М.: Хорошая идея. Когда совпадают и место, и люди, появляется контент, и мы понимаем, что делаем искусство. Поэтому это все делается легко, само собой, без напряга.
И.Ш.: А кто музыку писал к спектаклю?
С.В.: Я собирал, и у нас работают музыканты. Так или иначе, партитура была уже готова, она существовала. (Монро буквально светится!)
В.М.: Я так счастлив работать с этим режиссером.
И.Ш.: Почему, Владик?
В.М.: Мне разрешили опаздывать куда угодно и забывать текст. Настоящее счастье. Даже у Мэрилин Монро не было такого. И еще мы сделали фильм внутри спектакля, где я играю всех героев: и Гертруду, и Офелию, и Гамлета… Получается 3D без очков.
С.В.: За счет экранов в «Политеатре», а их там три, получаются крутые эффекты. В «Политеатре» добавляют это как прием к театру, а мы, наоборот, театр внедряем внутрь видеоарта. Понимаешь, чем шоу отличается от спектакля?
И.Ш.: Я заинтригован. Когда премьера?
С.В.: 21 декабря.
И.Ш.: Шикарно. Конец света?
С.В.: Да, мы и время подгадали.