Кольцо Гергиева
Четыре оперы Вагнера — своеобразная «проверка на вшивость для любого оперного театра. Во-первых, невообразимое количество музыки — каждая опера длится от четырех до пяти часов, и трудно найти дирижера и режиссера, которые смогут освоить такой объем без урона здоровью, своему и зрительскому. Во-вторых — громадный оркестр, который должен осилить этот непростой километраж, поскольку речь идет не о простеньком аккомпанементе, а о сложнейшей партитуре, фрагменты из которой поступающим на работу в любой коллектив дают в качестве экзаменационного задания (это называется оркестровые трудности). Наконец, last but not least — певцы, принадлежащие к особой касте, их так и называют — вагнеровские: с зычными голосами, легко перекрывающими оркестровые трудности, и очень выносливые физически. Театры, у которых есть все вышеперечисленное, однозначно причисляются к высшей категории в любой музыкальной иерархии. Мариинка, ковавшая Кольцо долго и мучительно, завоевала свое место под солнцем сравнительно недавно, но зато надолго.
В середине 90-х подступившийся к первым двум операм вагнеровского цикла — Золоту Рейна и Валькирии — Валерий Гергиев еще не имел четкого представления о том, как, собственно, будет выглядеть русская версия вагнеровской тетралогии. Варианта было два: либо идти по накатанному пути костюмных постановок, обряжая пышнотелых валькирий в доспехи, предварительно позаимствованные из Князя Игоря или другого спектакля (такого бутафорского барахла в Мариинке накопилось немало), либо следовать западноевропейскому поветрию и обличать язвы современного буржуазного общества. Во втором случае верховный бог Вотан выглядит примерно как начальник компании по перевозке ценных грузов, а его дочь, бесстрашная Брунгильда, сильно смахивает на борца за права человека. Всегда пристально следящий за тем, что творится в других театрах, и отсмотревший, надо думать, не одно, а три-четыре Кольца на Западе, Гергиев выбрал второй путь. Однако дело не пошло: у добротного, безупречно профессионального немца Иоганнеса Шаафа, поставившего первую оперу тетралогии, и у его преемника Готфрида Пильца, взявшегося за Валькирию, спектакли получились столь пресными, что у них не нашлось ни ярых противников, ни столь же ярых поклонников. Несмотря на то что все были восхищены работой и мариинских певцов, и театрального оркестра (это отметил даже Пласидо Доминго, спевший в нескольких спектаклях Валькирии), от блеска Кольца никто не ослеп. Поэтому в один прекрасный день Гергиев, деликатно объяснивший постановщикам, что ему не хочется буквально повторять основы оперного евростандарта, убрал оба названия из репертуара. Чтобы вернуть их позже в совершенно новом обличье.
Дополненная в декабре 2001 года двумя последними операми, Зигфридом и Гибелью богов, тетралогия преобразилась целиком и полностью — во всяком случае, внешне. За дело принялся известный кудесник с мировым именем — сценограф Георгий Цыпин, сотворивший циклопических размеров истуканов из полупрозрачного пластика, которые живо напоминают каменные изваяния эпохи нардов. От Вагнера, до этого рассматривавшегося исключительно под углом соответствия ХХ веку, вдруг дохнуло такой архаикой, что стало немного не по себе: а ведь в операх воссоздан один из древнейших европейских эпосов, неожиданно вспомнили критики. Между сценой и оркестровой ямой, где бушевал Гергиев, вдруг установился идеальный баланс. Природный магнетизм маэстро, его вулканический темперамент, которым не устают восхищаться на Западе, оказался абсолютно тождественен тому первобытному миру с его однозначными и агрессивными эмоциями, который был воссоздан Цыпиным. Попутно выяснилось, что для пятнадцати часов вагнеровской музыки не слишком нужен и режиссер — вклад значившегося в программках Владимира Мирзоева формален, и следов его присутствия не удалось обнаружить даже тем, кто смотрел тетралогию в два или даже три присеста. Каждый раз певцы строили мизансцены по-разному, гордо признаваясь, что помогает им в этом не режиссер, а концертмейстер Марина Мишук, учившая с ними текст. Обычно такой певческий произвол приводит к плачевным результатам, но Мариинский театр, во всяком случае в эпоху Гергиева, всегда являл собою исключение из всех общепринятых правил. Так что в итоге, отправив героев вагнеровского эпоса в буквальном смысле к праотцам, дирижер обеспечил театру репутацию главной вагнеровской державы в Восточной Европе.
Но и этого ему показалось мало. Кольцу требовались обкатка за пределами Петербурга и международное признание. Ради этого Гергиев пожертвовал ближними рубежами, не приехав в Москву на Золотую Маску, и направился в Германию — шаг безумный и отчаянный, поскольку именно на родине Вагнера его операми публика пресыщена сверх всякой меры. В Баден-Бадене, где Кольцо показывали два раза, мариинских артистов ждали громовые овации и лестные отзывы рецензентов, единодушно отмечавших прекрасное немецкое произношение певцов, удивительную по красоте работу художника по свету Глеба Фильштинского и колоритные костюмы Татьяны Ногиновой. Плюс, конечно, гергиевскую харизму, хотя сам дирижер несколько устал принимать все похвалы и все больше советовал обратить внимание на работу вокалистов и цыпинскую сценографию.
Сейчас, когда Кольцо получило уже не всероссийское, а мировое признание, Гергиев наконец везет его в Москву. С одной стороны, у всех, кто побывал на Пасхальном фестивале, на котором Мариинка дала несчетное множество программ, есть резонные опасения: вконец вымотанные за сезон музыканты могут не оправдать тех лучезарных ожиданий, которые связаны с первым за это (и прошлое) столетие Кольцом. С другой стороны, гергиевские спектакли, как хорошее вино, имеют обыкновение со временем становиться только лучше, а учитывая, сколь мощная команда певцов покупает билеты в Москву, никакие неприятные неожиданности нам не грозят. Лично мне вспоминается непогожий зимний день, когда из Баден-Бадена сразу после Валькирии автобус с Мариинским оркестром уезжал в Давос, на Всемирный экономический форум, азатем возвращался назад, чтобы продолжить вагнеровский цикл. Когда не спавшие две ночи музыканты грянули Зигфрида» на пять с половиной часов, то мне показалось, что они и есть те самые герои доисторического эпоса, которые в огне не горят и в воде не тонут.