Интервью: Гай Мэддин
Кажется, последний в мире режиссер немого кино, канадец Мэддин, рассказывает о месте запахов и холодильника в своем творчестве. Ну и о том, почему вообще он снял автобиографический «Мой Виннипег», который покажут на фестивале «Завтра».
Как все началось?
Я никогда не думал о большом документальном фильме. Но тут услышал, что канал Documentary Channel, для которого я уже снимал документальную короткометражку с Изабеллой Росселлини «Моему папе сто лет», очень хочет, чтобы я сделал кино о своем родном городе. А подписанные контракты всегда добавляют мне старательности.
Они вообще были в курсе, что в итоге получат?
Ну, вроде того. Я послал им сценарную заявку, которая была не совсем про то — это была смесь того, что в конце концов у нас вышло, и феллиниевских «Маменькиных сынков», где действие, если помните, происходит в очаровательном итальянском городке Виннипег. В конце концов директор канала попросил сделать чисто документальное кино, но с той степенью поэтичности, которая была в фильме с Изабеллой. Так что мой фильм настолько же о настоящем Виннипеге, насколько мои детские воспоминания о нем.
А не страшно было копаться в прошлом, это же сродни эксгумации?
Скорее, сродни воскрешению. Уже в своем первом фильме я занимался оживлением прошлого. В моих фантазиях мой отец всегда на полпути из могилы. А теперь еще и моя тетя Лил и собачка Спэнки, которая снялась в «Моем Виннипеге». Песик умер месяц назад. От мыслей о нем мне становится грустно, но я всегда рад вновь увидеть знакомых покойников — пусть даже и на экране.
А насколько фильм автобиографичен?
Он очень автобиографичен. То есть не то чтобы я считал свою биографию дико интересной, но там много фактуры и всяких милых деталей. Если зрителям это нравится — здорово.
Вы ставили себе тут какие-то новые художественные задачи?
Художественные задачи? Ну я не настолько дисциплинирован, чтобы так ставить вопрос. Меня волновало уходящее время, я хотел как-то наладить контакт с публикой, сделать что-то более личное, чем снимал раньше. Большую часть фильма я снял на HDTV, надеясь, что это как-то поможет мне справиться с патологической привязанностью к фотоэмульсии. Но этим историям цифра не идет, поэтому я спроецировал фрагменты на свой холодильник и переснял на пленку. Получилось то что надо.
В фильме есть бесценные актерские камбэки…
Мне нравится работать так, словно я снимаю старое американское кино «второго эшелона». Поэтому я буквально дрожал, когда Энн Сейвидж согласилась сыграть мою мать. Она же была самой крутой фам фаталь в истории нуаров, звездой «Детура», классического B-фильма. Здорово, что мне удалось установить в своем кино такую связь поколений.
А какое у вас самое сильное детское воспоминание?
Запахи пота и мочи, которые стояли в раздевалке у моего отца — он играл в хоккей. И запахи парикмахерской, где работали мама и тетка. Я вырос среди зловония. Запахи — это главное, что я помню из детства. Совершенно прустовское ощущение. Когда я приехал снимать родительский дом, я был изумлен тем, как он пахнет. Никогда не думал, что удастся понюхать старые вещи, но под слоем пыли они были теми же самыми. Даже токсины из нашего старого лака для волос никуда не делись. Дом был все тем же. У меня от этого прямо затряслись колени.