«Я не похож на альфа-самца»

— «Любовь по-взрослому» исследует тот возраст, когда от тебя зависят и предыдущее, и следующее поколения. Вам самому эти проблемы близки?

— Ну, у меня есть дети — так что я знаю, каково содержать их. Что до родителей, то у меня осталась только мама. Папа умер несколько лет назад. Когда ты взрослеешь, твои отношения с родителями в принципе меняются — ты по-другому их воспринимаешь, хотя при этом и остаешься их ребенком.

— Смерть отца повлияла на то, как вы встретили сорокалетие?

— Сама эта цифра — 40 — безусловно, производит эффект, но я начал ощущать себя старше еще до того, как разменял пятый десяток. Я понял, что детство закончилось, именно когда умер отец. До этого я, бывало, чувствовал себя ребенком — родители были живы, мы собирались в доме моего детства на каждый праздник. Папа ушел — и Земля будто остановилась, парадигма поменялась, я стал другим человеком.

— Другой аспект зрелости, который затрагивает фильм,— возраст. Взять хоть сцену, в которой вы просите Лесли Манн осмотреть ваш анус.

— Я на этой сцене не настаивал, поверьте (смеется). Мы дурачились на площадке, импровизировали и вдруг задались вопросом, как абсурдно будет выглядеть что-то подобное. Вообще, и моей задачей, и, думаю, задачей Джадда Апатоу было показать настоящие перипетии брака, а не их глянцевую киношную версию. А в реальной жизни ты иногда просишь супругу осмотреть твою задницу на предмет геморроя.

— Режиссер Дэвид Вэйн («Давай, до свидания!») тут как-то суммировал мнение о вас тех, кто вас знает: «Внешне Пол Радд — настоящая кинозвезда, но в глубине души он все тот же фриковатый еврейский подросток из пригорода, диджействующий на бармицвах, что был в отрочестве».

— Кажется, Дэвид говорил про себя самого (смеется). Да, я очень часто не похож на альфа-самца. Ребенком я много переезжал, часто менял школы — и всегда должен был завоевывать доверие. Это не могло не сказаться на том, каким я вырос. Я не чувствую себя совсем уж задротом, если по правде, но нередко бываю инфантилен — и принимаю это в себе. К серьезным людям меня уж точно никогда не тянуло.

— Вы же, насколько я понимаю, росли изгоем — еврейский пацан из либеральной европейской семьи в консервативном христианском Канзасе.

— Да, я никогда не был особенно религиозен — но аутсайдером точно был. Мне было десять, когда мы осели в Канзас-сити — и я, конечно, выделялся на общем фоне. Поэтому я жаждал одобрения куда сильнее остальных детей.

— Говоря о жажде одобрения… Вы вообще встречали уверенных в себе актеров?

— Думаю, такие бывают.

— Вы улыбаетесь, когда говорите об этом.

— Я улыбаюсь, потому что часто задавался вопросом, приходит ли в эту профессию хоть кто-то, полный уверенности в себе. Именно жажда одобрения сделала меня актером. У меня есть сестра, которая на пару лет младше меня. Стоило ей родиться, как на меня перестали обращать внимание — и чтобы вернуть его, я стал стараться смешить взрослых, отрабатывал какие-то дурацкие танцы. Это работало — и, наверное, поэтому я до сих пор зарабатываю этим на жизнь. Актеры, которые кажутся уверенными в себе, обычно намного старше меня.