«Введенский сложнее, чем просто абсурд»
— Вы первым в одной работе «скрещиваете» актеров бывшего Театра им. Гоголя и «Седьмую студию». Сложно?
— Они отлично скрещиваются, и, видимо, у них появится потомство в лице спектакля. Конечно, поначалу приходилось подробно и долго объяснять, что это за материал и зачем он нужен, но потом все устоялось. Вопросы были только по существу. Распределение оказалось очень точным: все актеры на своих местах, все хотят работать и всем интересно. А главной трудностью были сам материал и тот способ, которым мы пытаемся его открыть.
— Почему эту пьесу мало ставили?
— Во-первых, абсурдистский текст всегда очень привлекателен, но, когда доходит до дела, сложно понять, как с ним правильно работать. Кроме того, Введенский куда сложнее, чем просто абсурд. Это философия. Поэтический театр, почти как у Шекспира. А потому найти для этого материала театральные средства выражения очень непросто. Текст настолько самодостаточен, что с ним приходится по-настоящему бороться. Важно не уйти в иллюстрацию, не разрушить эту магическую литературу. А во-вторых, легко могу представить себе реакцию руководства среднестатистического театра на предложение поставить «Елку и Ивановых»: «Зачем двенадцать мертвых людей на сцене? Да еще от малоизвестного автора?!» И когда я принес список из нескольких названий Кириллу Серебренникову, пьеса Введенского стояла в нем последней. Это была мечта, в реальность которой я не верил. А Серебренников сказал: «Ну что, у вас такого-то числа премьера “Елки”!»
— А вы что будете делать с двенадцатью мертвыми людьми на сцене?
— Основной ключ, позволяющий не скатиться в полную чернуху, — это юмор, заложенный в тексте. Очень своеобразный юмор, когда смешно до истерики. А чтобы зритель поспевал за мыслью и следил за сюжетом, мы пытаемся рассказать эту историю языком подробного психологического театра. Юмор и в этом: люди с очень серьезными лицами говорят очень странный текст. И если нам удастся соблюсти шаткий баланс между смешным и грустным, то наша задача будет решена. Мы будем не отгораживаться от зрителей четверной стеной, а стараться вовлечь их в происходящее. Введем их во вроде бы обычную комнату, откроем окна на улицу. Будут видны огни реальной Москвы. Хотим максимально убрать театр из пьесы. Потому что мне кажется, что неправильно решать тексты Введенского и Хармса театрально — получится иллюстрация. А нужен эффект присутствия. Мы попытаемся погрузить зрителя в застывшее, остановившееся время. Многоточие… Пауза… Чтобы человек мог выйти, выдохнуть, оглядеться на улице и понять, что все может застыть в любую секунду. Это немного фаталистский взгляд. Но нам прежде всего хочется, чтобы люди почувствовали себя живыми.
— Какой образ стал отправной точкой в вашей работе?
— Человек в черном смокинге с бенгальским огнем в руках. Полная темнота. Он смотрит в темноту. Вот так: темнота и бенгальский огонь — образ неудавшегося Рождества.