По ГрОб жизни. История лидера “Гражданской обороны” Егора Летова
На сцене ленинградского Дворца молодежи стоит длинноволосый человек и, чуть ссутулившись, наклоняется к микрофону. Лидер "Гражданской обороны" поет о долгой счастливой жизни и вселенской большой любви. Потом — песни с нового альбома, "Реанимацию" и "Небо как кофе". На нем черные джинсы и темная рубашка. Он не говорит в зал ни слова, паузы между песнями длятся не больше 5 секунд. Это всегда так: во время концертов Егор Летов предельно сосредоточен.
На сцену то и дело выбегают ошалевшие фанаты. Они даже не решаются дотронуться до него, просто бегают вокруг и, набегавшись, прыгают в зал. Очередной такой фанат на секунду замирает перед Летовым — и со всей силы бьет его ногой в живот. Егор падает, гитара отлетает в сторону. А через секунду уже стоит у микрофона и продолжает петь: "Х… на все на это, и в небо по трубе".
С "Гражданской обороной" что-то такое случилось: она внезапно стала не просто популярной, а незаменимой. Совершенно неожиданно в головах людей (которые никогда не были ни на Новосибирском рок-фестивале 1987 года, где Летов дал концерт под названием "Адольф Гитлер", ни на знаменитых акустических концертах в питерском "Полигоне") Игорь Федорович Летов из разряда "отклонения" перешел в объект поклонения. ГО стала занимать первые места в чартах "Нашего радио" и выпускать альбомы на "Мистерии звука". Эти перемены начали происходить еще в середине 90-х. Тогда самым странным образом — в умах поклонников — ГО оказалась связана с другой группой, адекватной летовской по мощи и масштабу трагедии, — Nirvana. Этот странный билингвистический казус образовался сразу после того, как кассеты, изданные звукозаписывающей фирмой ХОР, заполонили все ларьки. В шкафах подростков тогда рядом висели два балахона: один — со знаменитой надписью "I hate myself and want to die" и второй — красно-черно-белый, с фотографией "одноглазого" Летова.
В тот момент было не до рассуждений о музыке. Это была просто чистая радость, что кто-то был так свободен, что мог идти куда хотел. И те бесчисленные магнитоальбомы омских панков сбивали с ног именно этой удивительной свободой. Только позже появится возможность оценить ее масштаб. Летов демонстрировал удивительную способность сказатьне то, что всем запрещено, а то, что ему хочется. Это была дребезжащая, расхлябанная и одновременно предельно напряженная, как сжатая пружина, музыка. ГО этого и сейчас не растеряла. Это все та же физика, только теперь не седьмой класс, а первый курс мехмата. От механики — к физике твердого тела, от двух аккордов — к цельным опусам с такими мелодиями, что позавидовала бы Пахмутова. От воплей о том, как бы тут не сдохнуть, — к размышлениям о том, как с этим прожить. Кстати, насчет свободы идти куда хочешь: ее Летов демонстрировал на собственном примере. В начале 90-х он в очередной раз распустил свою группу и отправился на несколько месяцев путешествовать по лесам и болотам Урала.
Длинноволосый человек в темной рубашке стоит на сцене и поет: "Мы уйдем из зоопарка". Он подчеркнуто совершает минимум движений. Кажется, он меньше всего хочет, чтобы это было похоже на шоу или что-нибудь в этом роде. В немногочисленных интервью он настаивает на своей коренной противоположности шоу-бизнесу. Например, говорит, что любит рок-авангардистов Sonic Youth "за их полное безразличие к тому, какой эффект их музыка вызывает. Такое ощущение, что люди живут в очень уверенной обособленности от окружающего. Играют в свое удовольствие".
Сам Летов — стена безразличия. Ему неважно, что слушатели подумают. И что сделают. Даже если этим действием окажется удар ногой в живот — самое главное, что он сказал то, что хотел. "Мне как-то неважно, прав я или не прав. Главное, что вот так надо". Или как в песне "Никак не называется" с дебютного альбома ГО "Поганая молодежь": "На каждом шагу подстерегает капкан // А мне насрать на капканы, // И я иду вперёд!" Путь этот долог — длиной почти в 40 пластинок. А навстречу Летову несется "долгая счастливая жизнь". Результат их столкновения — новый альбом, на котором гражданская "борона" распахивает такое поле эксперимента, что впору ужаснуться его размерам. Летов и сам говорит, что опус магнум, состоящий из двух частей — прошлогодней "ДСЖ" и новой "Реанимации", — в некотором роде квинтэссенция всего, что он сделал за 20 лет существования "Обороны".
ГО вдруг открылась всем. В какой-то момент стало понятно, что все предыдущие герои рок-н-ролла, от Гребенщикова до Кинчева, заработали свой статус в силу обстоятельств и что без воздействия извне их музыка меркнет, а пыл гаснет. Оказалось, что Летов, как он сам говорит, не "против", а "за", не ополчается, а отстаивает. Летов образца 2005 года не проигрывает и не побеждает, он просто все время продолжает воевать, и в этом если не спасение, то успокоение.
ГО и раньше была обо всем сразу и всегда об одном и том же. Но только сейчас, когда давление снаружи исчезло, стало понятно: эта пружина сама так сжалась, и она всегда будет в состоянии напряжения, готовая к удару, и она никогда его не нанесет. Летов и на вопрос фаната "Что бы вы сделали, если бы узнали, что вас завтра не будет?" отвечает тремя словами: "Гулять бы пошел". Он, собственно, и ушел гулять, причем довольно далеко. И вот из этого прекрасного далека и доносится его голос: "На рассвете без меня, на кассете без меня". И припевом "Убегает весь мир, убегает земля, бежит далеко-далеко, куда-то далеко-далеко" Летов смог сформулировать четко то, о чем другие не то что мямлят- даже сказать не решаются: "Постигая такое, что не хочется жить". Он — как человек, который 20 лет назад впал в кому и недавно неожиданно для всех, включая себя, очнулся. Он зашел слишком далеко, уже заглянул за линию горизонта и, проснувшись, все еще получает "поздравления оттуда сюда".
Последние пластинки "Гражданской обороны" о том, что лучше уж с горечью понять, что "улетает весь мир", чем "проснуться, проблеваться, похмелиться и нажраться". Что лучше выучить науку выживать, чем науку ненавидеть. Что суть этой жизни — в бесконечной борьбе и, главное, — в осознании ее бессмысленности. Летов и в жизни выглядит именно таким человеком, знающим, что его дело гиблое, но правое. Он бы сказал — какое есть. В ответ на вопрос о том, как создать свою группу сейчас, он так и отвечает: "Я бы просто создал собственную систему, целую систему ценностей, отношений, музыки, бизнеса, в конце концов. То, что называется на западе do it yourself. Набрал бы единомышленников, друзей, целый фронт, партию и т. п. А потом бы начал воевать тотально. Как сапатисты в Мексике. Я свою группу сделал таким же манером и в более жестких условиях, чем сегодняшние. И сегодня сделал бы то же самое, только более изощренно и делая скидку на реальность".
До конца концерта он так и не скажет ни слова своим фанатам. Толпа будет реветь, какие-то парни — носиться по залу и искать молодчика, для которого этот удар ногой был, возможно, высшим проявлением любви. И, похоже, Летов это понимает, как никто другой. А даже если и не так, если это был его откровенный враг и недоброжелатель, Егору Летову все равно. Он и на вопрос поклонников об отношении к критике своего творчества отвечает: "Никак не отношусь. Малоинтересно". Потом в партере зажгут петарду. Потом будет "Все идет по плану". К концу выступления на сцену выйдут какие-то дядьки и будут кричать: "Найдите этого подонка". И когда Летов, уже уходя за кулисы, окажется на расстоянии вытянутой руки, я вдруг увижу на его лице едва заметную полуулыбку. Улыбку человека, который слишком хорошо знает, зачем живет, и слишком плохо — как бы дотянуть до конца эту долгую счастливую жизнь.