«Я не выкладываю свои работы в интернет»

— Не кажется ли вам, что в цифровую эпоху образ вещи вытесняет саму вещь, которая как будто перестает быть материальной?

— Есть масса уровней восприятия того, что мы считаем цифровым. Возьмем фотографию: она живет в виде файла, пока мы ее не распечатаем. То есть материальное существование объекта важно даже тогда, когда у нас есть его цифровой аналог. И мне нравится думать о моей работе как о том, что существует в цифровом виде в тех же пропорциях, что и в материальном воплощении. Например, цифровая скульптура. Поэтому для моей работы пропорции объекта очень важны, хотя это всего лишь заданные цифры, определяющие изображение на экране. Но за счет совпадения с пропорциями самого объекта оно ощущается почти как материальное. Мои инсталляции существуют в пространстве музея, у них есть пропорции и габариты — даже если они ограничиваются габаритами плазменного экрана. Поэтому я не выкладываю свои работы в интернет: хотя их и можно увидеть там в масштабированном виде — эффект будет уже не тот. Постараюсь объяснить на примере. Скажем, вы приходите в церковь посмотреть на витражи. Но ведь сущность этого опыта, переживание зрителем этих витражей, оказывается заключенной в солнечном свете, который расцвечивает витраж в глазах зрителя. В этом смысле сам свет становится материальным объектом. Поэтому, когда я делаю выставку, мне важно сделать так, чтобы она становилась для зрителя ощутимым физически переживанием. В последнем своем проекте я работал уже и с настоящими материальными объектами. Грубо говоря, я беру классические произведения скульптуры, оцифровываю их — воссоздаю, сохраняя пропорции, и работаю с пространством вокруг них. Получается при этом что-то похожее на ту же скульптуру, которую застали в процессе создания. Классическая скульптура, проглядывающая сквозь блок горной породы. Для меня в этом проекте важно не мое собственное мастерство скульптора, а геометрия.

— Почему вы любите работать в музейных пространствах?

— Это объединяет мой личный опыт и то место, откуда я. Я итальянец. Римлянин. Я переехал в Лондон, когда мне было 19 лет. И в какой-то момент я понял, что смотрю на римское искусство и римскую архитектуру не так, как раньше. Во мне появилась отстраненность. Я перестал быть погруженным в эти образы, символы. И я вдруг понял, что заворожен и вдохновлен ими. И первый проект, который я сделал, был о римских барочных соборах. Это была серия фотографий и инсталляций. Это не была история о Риме, а скорее история восприятия изображений, того, что я мог бы о них сказать.

— Не жалко было подвергать деконструкции живое архитектурное и визуальное пространство Рима?

— Это пространство сейчас ощущается нерукотворным. Временная дистанция такая большая, что теперь эти произведения искусства воспринимаются по-другому. Нас уже давно восхищает в них не мастерство живописи, а воплощение наших представлений об абсолютной, бесспорной красоте. Поэтому для меня это не деконструкция, а трансформация и даже в некотором роде чествование произведения искусства. Strata, которая дала название серии моих работ, — это геологический термин. Моя работа сопоставима со стратификацией, с работой геолога, который пытается определить слои, например, в скале. Эти слои разные, один не похож на другой. Но время, осадки, эрозия почвы создают очень красивый рисунок. Для меня это воплощенная метафора. Мне нравится идея игры с чужими сюжетами, иногда грубой, но я всегда стараюсь найти естественную гармонию. С одной стороны, фигуративная религиозная живопись. С другой — современная цифровая абстракция. Они очень разные, но если позволить им вступить в гармоничный диалог, то результат этого диалога меня завораживает.

— По вашему мнению, как ускорившийся темп жизни изменил наше восприятие искусства?

— Мы все подвержены влиянию технологического прогресса. Такое ощущение, что человечество последние несколько лет ставит себе цель разработать машины, которые будут мыслить так же, как мы сами. Но есть и обратная сторона — мы сами начинаем за- частую мыслить, как те же машины. И я говорю не только об искусстве, но об обществе в целом. Финансовая система — хороший пример. Наше общество управляется системой, которая говорит не на нашем языке, работает по алгоритмам, которых мы не понимаем. Интернет же превратился в продолжение нашего сознания. Мы все время подключены, все время настроены делиться информацией того или иного рода. Так что это радикально меняет то, как мы воспринимаем все вокруг. Не только искусство. Для меня лично распространение интернета и мобильных устройств — дополнительный фактор, который я должен учитывать, создавая инсталляцию или видео. Даже если это цифровой объект, он должен быть манифестацией объекта материального, должен быть почти ощутим — чтобы опыт посетителя был уникальным, неповторимым в домашних условиях. Использование же современных технологий при создании произведения искусства, по-моему, вполне оправданно и отражает мир и время, в котором мы живем. Развитие искусства всегда было связано с развитием технологий — скульптор в эпоху Возрождения не мог обойтись без инженерных расчетов.