«Понятие красоты у гопников и у Уорхола одинаковое»
— Почему интересно взять фильм и перевести его в спектакль?
— Кирилл Серебренников: Во-первых, мне кажется, это интересная культурологическая игра. Во-вторых, это действительно качественные истории, прошедшие выдержку временем. В-третьих, сильные роли, сильные персонажи. В-четвертых, все эти тексты — про определенное время, про его измененные свойства. Фильм Висконти — рубежный для режиссера. Фильм «Идиоты» — рубежный для режиссера. Фильм Фассбиндера — рубежный для Германии. То есть все фильмы исследуют изменения: либо в сознании, как в случае с «Идиотами», либо социальные, как в случае Германии и «Братьев» — это период, когда очень много людей переезжало из маленьких городков. То есть эти фильмы отслеживали важные процессы. Конечно, мы все поменяли: действие происходит сегодня в Москве, потому что Москва меняется. Театр — это вещь острая, сегодняшняя, современная, он должен фиксировать происходящее в стране, с людьми.
А также:
Друзьям Time Out — скидки в «Гоголь-центре»
— Расскажите о «Братьях» Висконти.
— Михаил Дурненков: «Братья» — это такая story, человеческая история, где важен сюжет. В отличие от тех же «Идиотов», где важно, как сделаешь и про что сделаешь — жонглирование смыслами.
— Что пришлось поменять, вынести за скобки?
— М.Д.: Мы пытались понять, что собой эти братья представляют. Когда смотришь Висконти, тебе понятно, какое сокровище есть у этих парней. Несмотря на бои, на нищету, понятно, чем они привлекают, есть что-то такое незамутненное. Что про наш вариант можно сказать? Вот эта их вертикаль, в чем она? Вот это надо было найти, вытащить и обсудить.
— И где же эта вертикаль?
— М.Д.: В каком-то смысле отсутствие вертикали и ее поиск — это тоже разговор о вертикали. Это красота поиска, которая есть в душе у Обмылка, когда он говорит про индустриальные дымы. Вот я десять лет прожил в Тольятти — это город, который в 60-е волевым усилием просто взяли и поставили посреди степи — заводы, заводы… В принципе, понятие красоты у гопников, которые живут в Тольятти, и у Энди Уорхола примерно одинаковое. Это не та красота, которая была популярна в эпоху Леонардо да Винчи, — совершенство и подобие богу. Это какая-то красота, которую ты нутром чувствуешь: все эти трубы, заводы, перелески, металлолом.
— Вышел закон, запрещающий использовать матерную лексику — как в журналах и в литературе, так и на сцене. При этом в пьесах она используется. Не было ли у вас проблем пока?
— К.С.: Вот вы сейчас напишете — и будут. Это ведь часть художественного произведения. Это не то же самое, что выйти на улицу и начать матом орать или там по телевизору что-то такое запустить. А художественный текст — это территория искусства, где возможно все.
— Хотя в средствах массовой информации тоже бывает искусство.
— М.Д.: Что мне как раз нравится в Гоголь-центре — это пространство публичных дискуссий. Ведь о таких вещах надо садиться и разговаривать. Что есть СМИ, а что культура? Нам кажется, что это смешно, но на самом деле мало кто понимает, в чем разница, и может ее сформулировать.
— Какие еще фильмы вы собираетесь включить в свой эксперимент?
— М.Д.: «Девять дней одного года», «Сталкер», «Плюмбум».
— Про ученых?!
— М.Д.: Это поразительный замах. Я очень долго бегал с идеей понять, кто такой ученый сегодня. «Девять дней одного года» есть, а «Ученого сегодня» нет. Образа даже нет в голове.
— К.С.: Ни одному театру в стране не удалось выйти на самоокупаемость. Поэтому говорить о коммерческой успешности любого театра невозможно. Никакие цены на билеты не могут поддерживать этого гиганта. Вопрос о самоокупаемости не стоит и стоять не может — это некий культурно-психологический ритуал, на который цивилизованное общество тратит деньги.
— А зачем тогда вообще билеты?
— К.С.: Потому что денег, которые выделяются на жизнь театра, мало. Из того, что мы выручаем за билеты, мы можем чуть-чуть доплачивать сотрудникам, чтобы они не умерли с голоду. Театр определяется востребованностью, нужностью, открытостью, цитируемостью, значимостью. В этом смысле «Театр.doc» гораздо больше, чем какая-то большая театральная институция, — он бесконечно выдает какие-то смыслы и влияет на все. У нас похожая ситуация: за полсезона о нас написали больше, чем про кого бы то ни было.
— Есть ли спектакли, посещаемые более других? И является ли посещаемость оценкой спектаклю?
— К.С.: Такое есть. У нас есть спектакли, которые пользуются острым спросом, и на них не достать билеты. А есть те, на которые можно купить билеты. И это нормально. Невозможно же, чтобы все спектакли были шедевры и блокбастеры.
— М.Д.: Как минимум одно что-то должно быть: или зрительский успех, или ценность для искусства. Если ни того ни другого нет, тогда можно бросать это дело.
— К.С.: Театр — это вообще очень живое дело. Может не получиться. У всех что-то может не получиться. И получилось — счастье. И мы довольны.