«Немецкий опыт для нас полезен»
— Что немцу смерть, то русскому здорово? Немецкое чувство вины — это смешно?
— Смешно то, что, кажется, для нас вообще не существует такого вопроса. Мы же победители, и поэтому все шито-крыто. Нам как бы и не нужно тревожить прошлое. Но, по-моему, у нас впереди еще много открытий и немецкий опыт может быть для нас полезен.
— То есть скелетов из шкафа вытряхивать надо?
— А что делать-то? Пока шкаф занят скелетом, туда ничего нельзя положить. Мы же детей растим, воспитываем. Мы вынуждены оценивать реальность, говорить им, что хорошо, что плохо. Жизнь должна строиться на каких-то платформах. Это работа, которую нужно выполнять. Что делать с легендами, в которых ни слова правды? Как отличить героя от подлеца, если все, что ты о нем знаешь, ты знаешь с его слов? Стоит ли во всем этом копаться, если речь идет, например, о родном дедушке? А значит, и о тебе самом. Я не хочу говорить слово «карма». Достала вся эта эзотерика вперемешку с религиозностью. Все гораздо менее эзотерично функционирует. Очевидно, что мы отвечаем не только за свои поступки, но и за поступки своих родителей и детей. Поэтому хорошо, когда в шкафу чисто, а скелеты похоронены. Тогда есть шанс, что у детей будет меньше проблем.
— Почему разоблачать легенды вы решили с помощью немецкой пьесы? Своей не нашлось?
— Сюжет пьесы строится вокруг вопросов владения и наследования. А у нас с этим проблема. Отношение к частной собственности сильно отличается от немецкого. И у нас не было, например, реституции. Для немцев частная собственность священна. В центре Берлина много лет пустуют огромные дома, владельцев которых не могут отыскать. Да и немецкий театр сейчас самый прогрессивный. Последние полвека он активно развивался, в том числе с подачи государства, которое доплачивает девяносто пять евро за каждый билет — и при этом вообще не лезет в дела художника. Притом что в Германии не существует правого искусства. То есть художник по определению — левый. А немецкий обыватель страстно тяготеет ко всему новому. В результате немецкий крестьянин после продажи урожая покупает «мерс» самой последней модели и билет на самый прогрессивный (читаем — ультралевый) спектакль. Уникальный микс формального качества и радикального левого содержания. Как-то так…