Интервью: Анжелина Джоли
Первой реакцией Анджелины Джоли на сценарий «Подмены» было «отказаться!». Актриса очень беспокоилась, что роль измученной мамаши, потерявшей единственного сына и заточенной в дурдом, будет омрачать ее семейную идиллию. Но кто-то же должен был вдохновлять одиноких матерей мира! И Джоли, как настоящий посол доброй воли, шагнула в историю Кристин Коллинз.
По-моему, неплохое кино получилось!
Не то слово. Да оно и на стадии сценария выглядело отлично — честно говоря, это самый сильный сценарий из всех, что мне предлагали. Я, как прочитала, все никак не могла выбросить эту женщину из головы. В конце концов Кристин Коллинз стала моим личным героем, и я решила обязательно сыграть в этом фильме. Но, знаете, никогда ведь нельзя сказать наперед. Мы, конечно, все старались — и актеры, и монтажеры, и Клинт, но там настолько сложносочиненный сюжет, что я волновалась: а как это все будет собрано вместе? Я думала: ну, все эмоциональные сцены точно вырежут. А их оставили. Спасибо Клинту — это он настоял.
Но, согласитесь, вся эта история с волшебными совпадениями и чуть ли не хеппи-эндом выглядит совсем неправдоподобно.
Я об этом всю дорогу Клинту твердила. Мол, это прекрасная, трогательная история… со всеми этими сложностями, которые преодолевает героиня, со всем кошмаром, который с ней творится… если б это не было правдой, то это был бы самый идиотский сценарий в мире, это полная чушь, такого не могло бы случиться. Но Клинт… он же мастерски рассказывает истории и умеет держать все под контролем, так что все было сделано как надо. Я довольна.
Он жесткий режиссер?
Наоборот. Клинт — очень тонкий. Помню, меня смущала сцена на перроне — та, где мне привозят чужого мальчика. Я просто не понимала, как мне себя вести. То есть можно было просто вытаращить глаза или закатить истерику в современном духе, типа «Да вы все сошли с ума!». Но та ли это реакция? Все это было так странно. Мы сняли один дубль, и я там была несколько заторможенная — то есть я бы сама отреагировала именно так, и, возможно, моя героиня тоже. И между дублями Клинт подходит ко мне с таким видом, будто хочет предложить чашку чая или кофе, и говорит: «Все отлично, да? Она же думает в этот момент: “Это что, шутка?!” Верно?» По-моему, это просто превосходный способ давать режиссерские указания, вот такие маленькие и точные ремарки.
Трудно было играть женщину, живущую в другом мире? Одинокая работающая мать во времена узаконенного сексизма…
Да, и ее постоянно заставляли сомневаться в себе как в женщине. Бывали моменты, когда я чересчур заводилась или начинала наезжать на полицейских, будто дело происходит сейчас. Но Клинт меня удерживал. Но не особенно — в тех же эпизодах с полицией, когда я начинала, наоборот, играть робкую, застенчивую девушку, он меня подталкивал. Историческая точность — это хорошо, но должны же быть и эмоции, страсти!
О да, когда в сцене в госпитале вы говорите доктору «да е..сь ты конем», все было очень эмоционально!
Да уж, я старалась. Хотя у меня, конечно, это получается не так круто, как у Клинта Иствуда!
Клинт уже немолод. Это как-то отражается на манере его работы?
Да, он немолод, но дай бог нам такую энергию, как у него. Его не остановить, этот дедушка сам водит вертолет и за завтраком вместо каши тягает гирю.
Известно, что он снимает очень быстро. Как это выглядит на практике?
Когда мне в первый раз сказали, что Клинт работает быстро, я решила, что ему просто не терпится… Но все наоборот: у него настолько острый ум, что он сразу же представляет, как снимать. Знаете, обычно режиссер работает вот как. Допустим, роль требует эмоциональной сцены. Ты начинаешь играть, он делает десять дублей общего плана, а ты все плачешь, плачешь и плачешь. Потом начинают снимать крупный план, ты пытаешься рыдать с такой же искренностью, потом они еще дубль хотят отснять — а ты работаешь уже три часа и вообще не понимаешь, где находишься и что происходит. У Клинта все по-другому. Он просто мгновенно принимает решения. Собственно, он быстрее всех, кого я знаю.
И вам нравится работать так быстро?
Мне нравится работать быстро, но Клинт работает очень, очень быстро. Когда мы снимали эпизод с телефонным звонком, я даже не знала, что за сцену мы будем снимать. Он просто сказал: «Ты ложишься на кровать». Потом подводит камеру и говорит: «Звонок». И только тут ты начинаешь понимать, что звонит телефон, и, возможно, это новости о пропавшем ребенке героини. Вот так работает Клинт.
Дети-актеры были защищены от мрачных аспектов истории?
Тот мальчик, который играл моего сына, должен был работать в сцене, когда он удирает из дома, а второй был постарше и все прекрасно понимал. Он из Нью-Йорка и вообще вел себя как городской парень. Но все сцены с моим «настоящим» сыном были полны проявлений любви и ласки, так что там никаких ужасов-то и не было. Я вообще относилась к нему как к собственному ребенку. Но вот орать на подменыша и трясти его — это было сложновато. Я же люблю детей! Дошло до того, что он просто хихикал, когда я на него орала. Но, если вы помните, в фильме есть момент, когда героиня уже вконец срывается и швыряет тарелкой в чужого — вот там никакого мальчика передо мной не было, я попросила его выйти из комнаты, потому что я просто не могу так обращаться с живым ребенком, даже играя. Потом мне даже пришлось передохнуть перед тем, как мы продолжили съемку.
А вы-то сами как отвлекались от происходившего на съемочной площадке?
А я и не отвлекалась. Я приходила домой, обнимала детей, мы ложились спать, и я была так счастлива, что они сейчас вот тут, со мной. Вообще картина имела для меня психотерапевтическое значение — за пару месяцев до съемок я потеряла маму, а моя мама была очень похожа на Кристин Коллинз. Такая мягкая с виду и такая яростная и непреклонная, когда нужно было защитить ребенка. Я первое время даже не могла смотреть на ее фотографии, сразу начинала рыдать. Но после фильма стало как-то полегче.