Михаил Угаров:«Фату невесте мы дадим, а костюм нет»
Кто такой драматург Павел Пряжко и почему вы взялись именно за его пьесу?
Пряжко — белорусский автор, но пишущий на русском, поэтому он воспринимается нашим. В Москве сейчас бум спектаклей по его пьесам, а в Белоруссии его почти никто не ставит, для их театра он слишком экстремален. Пряжко очень точно отражает современное состояние психики — коллективной, народной. Он хорошо понимает абсурдность существования простого человека в сегодняшней социальной и политической ситуации — в Белоруссии ведь, как и у нас здесь, пытаются построить заповедник. Его герои живут в Минске, но могли бы и в Алтуфьеве. При этом у него нет социального снижения — дескать, смотрите, какие смешные, глупые люди, как они морочатся по пустякам. Я узнаю героев — очень простых парней; есть ощущение, что это и про меня тоже. Что, в общем-то, правда. Народ — это я. Пьеса рассказывает о другом социальном слое (он другой и для меня, и для актеров, и, скорее всего, для зрителей), но рассказывает с точки зрения того, как мы похожи, как мы одинаково чувствуем.
Для российского театра «Жизнь удалась» не кажется экстремальной?
Сама пьеса основана на совершенно классической ситуации: два брата и девушка, которую они никак не могут поделить. Но самое интересное не ситуация, а способ, которым на нее реагируют персонажи. Для них, как и вообще для современного человека, ничто не становится событием — ни окончание школы, ни свадьба. Любое событие вызывает торможение, человек немножко замирает, как ящерица. Я вроде должен совершить поступок, но я его не совершаю, мне легче сделать вид, что ничего не случилось, и жить дальше, чем реагировать на измену любимой девушки. А отсутствие реакций накапливается. Задача сыграть такое замирание психики экстремальна и для российского актера. Но если непонятно, как ставить пьесу, для меня это сигнал, что за нее нужно браться. Сначала мы хотели сделать читку, но она переросла в жанр, который мы назвали «Опера в концертном исполнении»: на сцене сидит оркестр, выходят солисты и поют. Никто не изображает физических действий, а просто звучит партия, дуэт, хор. Как можно меньше фикшна — никакой атмосферной музыки, декораций, костюмов. В чем пришел, в том играю. Аксессуары допускаются — есть невеста, у нее есть фата. Вот фату мы дадим актрисе, а костюм нет. Когда актеры выходят в своих костюмах, это уменьшает дистанцию с персонажем, немного, но уменьшает.
Традиционный вопрос о мате на сцене.
Я попросил сделать частотный анализ текста — выяснилось, что слово «б…» звучит 95 раз. Московский зритель, а тем более зритель «Практики» и «Театра.doc» хорошо подготовлен, но даже для него это перебор. Но тут проблема в другом: как произносить текст. Читаешь монолог, практически полностью матерный, а тебе хочется плакать, и ты не обращаешь внимания, на каком социальном языке человек выражается, просто понимаешь, что человеку плохо. Здесь особый мат — это единственный энергетический выход для тех, кто пребывает в полном анабиозе. Мне кажется, нам всем знакомо такое состояние.