Интервью: Джон Патрик Шенли

Монастырская драма «Сомнение» о борьбе новаторства с традицией получила пять номинаций на «Оскар», но в итоге ей не досталось ни одной награды.



Вы поставили фильм «Сомнение» по собственной пьесе. Почему вы вообще решили обратиться к теме бездоказательных подозрений?


Потому что когда я решил написать «Сомнение», вовсю шла война в Ираке. Я слушал, как в новостях мои соотечественники-военные, настоящие придурки, с полной уверенностью говорили о войне, хотя уже все знали, что у Ирака нет и в помине оружия массового поражения. И тогда я почувствовал себя чужим в своей стране, понял, что я и правительство находимся по разные стороны баррикад.


А как ваша пьеса превратилась в фильм?


Это было после представлений в Нью-Йорке — со мной связался продюсер Скотт Рудин. Кое-что пришлось переделать — пьеса-то написана для четырех актеров, и мальчик, которого якобы совращает герой Филиппа Сеймура Хоффмана, ни разу не появляется на сцене. Поэтому я провел кое-какие изыскания и добавил некоторые сцены и подробности. Например, поговорил с сыном завхоза монастыря, который рассказал, что его мать была просто в ужасе от того, что монашек кормили хрящами, а вырезку и край забирали священники. Тогда она стала таскать мясо у священников и отдавать его монашкам — и они ее не заложили, а, наоборот, почитали как героиню!



Вопрос в лоб: а к вам самому в детстве приставали учителя?


Я учился в частной школе, хотя и был из рабочей семьи. Завуч меня всячески опекал, продвигал по общественной линии и заступился, когда меня хотели выгнать из школы. А потом я узнал, что у него была слабость к детям и там всякие случаи были. И я ему, разумеется, нравился, но мне он ничего плохого не сделал. Значит ли это, что теперь я должен забыть все то хорошее, что мне сделал этот человек? Я не могу ответить на этот вопрос. Если этот человек и был педофилом, мне грех на него жаловаться.


И таких вопросов в жизни полно!


/(Смеется)/. Ну да, я и старался посеять в зрителях семена сомнения, потому что все не так просто в жизни. Я начинаю фильм с портрета строгой монашки — и пересматриваю его. По мере того, как вы смотрите кино, ваши предположения относительно действий сестры Алоизис, заподозрившей начальника в педофилии, оказываются ограниченными, их недостаточно, чтобы понять всю сложность и противоречивость истории. И это моя высшая цель. Я хочу разделить с публикой мой жизненный опыт. Я не могу разобраться со многими вещами — но это не значит, что я о них не думаю. Это как суд, в котором присяжные вышли, а слушания продолжаются и продолжаются и некому вынести вердикт.