Жанна Исабаева о своем новом фильме
Жанна Исабаева – одна из всего двух заметных режиссеров женского пола в современном кинобизнесе Казахстана. Выпускница журфака, она долгое время работала в рекламном бизнесе и в 2007 году дебютировала сразу в нескольких ипостасях – в драме «Карой» она выступила в роли режиссера, продюсера и сценариста. Первый фильм получил положительную критику и попал в программу Венецианского кинофестиваля. Сейчас Жанна презентует свою вторую ленту.
Вы дипломированный журналист. Какие вопросы вас раздражают?
Больше всего раздражает вопрос: «Что вы хотели сказать этим фильмом?» Знаете, в одном фильме может быть столько посланий, что до утра можно рассказывать. Это же целое сплетение каких-то воспоминаний, чувств, комплексов, слез моей бабушки, каких-то моментов счастья, каких-то моментов озарений. Это вся твоя душа – ты берешь ее и вкладываешь в свою работу. И этот вопрос я не понимаю, начинаю тупить: ну, посмотрите фильм сами и объясните мне, что я хотела сказать. Один и тот же фильм вызывает так много разных мнений…
А какую прессу сами читаете?
Я очень люблю Time Out, потому что он рассчитан на интеллигентного читателя. Люблю Esquire. В это смысле я нестандартная женщина – я не читаю «женский» глянец. Вся эта ерунда типа «как за 10 дней привязать мужика, которому на тебя наплевать», «как быть сексуальной» и т. д. – чушь собачья. Если мужчина не чувствует по отношению к тебе некой химии, ты можешь извертеться ужом — но все равно будешь ему не интересна. Поэтому этот бред, который там пишут, можно читать только, чтобы посмеяться. И вообще, есть в этом элемент дискриминации – все «умные» журналы рассчитаны только на мужчин.
Вопрос дискриминации, видимо, в целом остро стоит?
Раньше постоянно с ней сталкивалась. Сейчас реже. Но всегда даю отпор. Часто в каком-нибудь споре мужчина говорит мне: ну ладно, я уступлю, потому что вы женщина. Но при чем тут женщина или не женщина – я по факту права! Не надо мне вашего снисхождения!
Меня часто приглашали на фестивали так называемого женского кино – я им сказала, что никогда в жизни не приеду. Что это за дискриминация? Что мы — сексуальное меньшинство, что ли? Что за разделение – женское кино, мужское? Оно кино или не кино. Кино не должно разделяться по половому признаку создателей.
Это, видимо, потому, что женщины-режиссеры – явление редкое…
Ваша правда. По статистике: из ста процентов кинорежиссеров только пять — женщины. Это так же редко встречается, как женщины – военно-морские офицеры или работники NASA.
Почему, как вы думаете?
Это объяснимо хотя бы тем, что это физически очень тяжелая работа. Мужчины менее выносливы и меньше живут, может быть, но физически они крепче. Когда человек снимает кино, требуется очень много физических и душевных сил. И очень сложно энергетически тащить на себе весь фильм, принимать тысячу решений в день. Многие режиссеры время от времени уходят в запой – и я их не осуждаю, они подвергаются очень большому стрессу. Я, например, снимаю стресс, когда плачу. Слезы для меня – самый лучший антидепрессант.
Это случается и на съемочной площадке?
Никогда. Хотя тяжело, конечно. К женщинам-режиссерам больше недоверия. Мне часто говорили: «Ну что ты делаешь? Ты же женщина. Зачем тебе кино? Иди вари борщ». На кухню меня отсылали! (Смеется.) Но, честно говоря, это так помогает жить! Мне иногда важно услышать, что у меня ничего не получится. И в этом есть свой кайф, стоять одной среди мужчин и осознавать, что у тебя что-то получается.
Классический образ режиссера: сидит в своем кресле и на всех орет матом. Вы соответствуете?
Я вообще никогда не кричу на людей во время работы. Я могу выйти из себя и орать вообще, но куда-то в никуда, ни к кому конкретно не обращаясь. И вроде все напрягаются, все начинает шевелиться, но никому не обидно, никто не чувствует себя оскорбленным. Я видела, как некоторые режиссеры унижают криками членов своей съемочной группы. Но я считаю, что это недопустимо и что делается это от их собственного бессилия и идиотизма.
И никогда не приходится сотрудникам мозги вправлять?
Я тщательно подбираю съемочную группу. И уже на второй день съемок знаю, с кем я больше работать не буду. Я интуитивна, и для меня зачастую человеческий контакт даже важнее профессионализма. Это парадокс, но это так. Я не могу, когда человек, постановщик, к примеру, приходит на съемочную площадку, а в глазах пустота. У меня таких никогда не было и никогда не будет. Нужны азарт, страсть, кураж!
«Ойпырмай или Дорогие мои дети» – комедия. Нечасто в наши дни прибегают к этому жанру – все больше драмы да криминал…
Знаете, что интересно? Я отправилась в Венецию на фестиваль, едва закончив сценарий фильма «Дорогие мои дети». И там один известнейший кинокритик, друг Антониони и Феллини, синьор Умберто, как-то мне говорит: «Жанна, тебе надо комедии снимать!» И это после фильма «Карой»! Я поразилась: «А почему вы так думаете?». Он мне говорит: «У тебя в ’’Карое’’ в самом начале есть только намек на юмор, но это очень мощно. Давай снимай комедию. У тебя получится, ничего не бойся». Это был какой-то знак, благословение, не знаю, вроде бата. Представляете: ты только закончил писать комедию, приезжаешь на кинофестиваль, и тебе один из важнейших кинокритиков мира говорит: «Тебе нужно снимать комедию»… Я «пыталась» возразить: «Комедия – самый сложный жанр». А он ответил : «Зато самый благодарный…».
А вам самой было смешно, когда вы писали сценарий?
Иногда. Но сценарий – это неполная картинка. В нем невозможно атмосферную составляющую фильма передать. Зато когда мы начали снимать, временами вся группа от хохота лежала.
Вы пишете сценарии, снимаете фильмы на казахском языке…
Все, больше не буду! Хватит. Два фильма сняла, теперь на русском буду снимать.
Но вы двуязычны?
Нет, казахский я плохо помню…
Как это?
Знаете, журналисты, особенно телевизионные, тоже удивляются, когда я им отвечаю на русском языке. Тут интересная история. Я до пяти лет жила в ауле у бабушки с дедушкой. Я приехала в город абсолютно дикой аульной девочкой: загоревшей до черноты, далекой от городского воспитания. Детсад, первые годы в школе я была в полной изоляции – по-русски я не говорила, а вокруг практически не было казахов. Первая депрессия у меня произошла в 5 лет: меня поместили в русскоязычную среду, в какую-то коробку, которая называлась квартирой, вокруг незнакомые люди – мои собственные родители и сестра… Год в детском садике я практически промолчала – русский язык я тогда еще не выучила.
Меня никто не трогал, потому что я ушатывала сразу, этому я в ауле научилась – чуть что, сразу в пятак. Мне было все равно, там три или четыре мальчика – я могла кинуться и всех разметать, они же городские, малохольные… И только в начальной школе я заговорила по-русски. Но по-прежнему вела себя агрессивно. Помню, когда меня переводили в другую школу, моя учительница сказала родителям: «Я 30 лет работаю педагогом, и насчет детей никогда не ошибаюсь. Поверьте, ваша дочь закончит в тюрьме». Я считала, что казахский язык – причина всех моих трудностей. И я годами его из себя изживала. Такая вот оказия случилась у меня с казахским языком.
Поэтому я выросла двойственной: с одной стороны, такая городская девушка, которой дороги все западные ценности – свобода, равенство полов. С другой – во мне так-таки сидит неистребимый аульный дух. Я следую всем казахским традициям и верю в то, что делаю. Поэтому я и снимаю фильмы на казахском языке. Мне интересно снимать о том, за что душа болит. Но аульскую тему я закрыла – пока. Хочу «орысша» снимать.
Но темой останутся простые люди?
Мне интересно снимать кино про «маленького человека». Потому что его жизнь, каждый его день наполнены маленькими приключениями. Что снимать про богатых? Сидит он в своем доме, при нем его дорогие тачки, жена, токалка – скука смертная. А простые люди – это интересно. И мой следующий фильм будет тоже про них.
Прямо так вот плохи богатые?
– Нет! Я знаю много приличных богачей. Некоторые из них просто умницы, но снимать про таких кино — скучнее не придумаешь. Мне важно, как бы это без пафоса озвучить… Торжество духа. В «маленьком человеке» это наблюдать гораздо интереснее, потому, что ему труднее. Хотя вот, например, история про «богатых», которая меня потрясла. Я никогда не любила Викторию Бэкхэм. Но, представляете, она недавно летела со своими детьми на самолете, и один из двигателей отказал. На борту паника, аварийная посадка, все бегают, орут. А она спокойно оделась в дизайнерский наряд, и пока самолет совершал посадку, сделала себе макияж. Попутно успокаивала всех вокруг, своих детей, шутила – представляете, какая сила духа!
Хоть бери и ставь в сценарий. Вы, кстати, только по своим сценариям снимаете…
Да. И собираюсь дальше по ним снимать. Очень трудно, практически невозможно найти готовый сценарий, который бы мне подошел на все сто. Это, знаете, как платье: оно может быть шикарным, и у тебя может быть шикарная фигура, но не факт, что оно тебе подойдет. Можно брать чужой сценарий, если только ты читаешь его и чувствуешь: это же моя жизнь, мои мысли, я тоже так думаю. Даже если взять гениальный сценарий, но если мы с ним как пазлы не сойдемся, ничего не получится.
В разгар финансового кризиса вы выпускаете новый фильм. Как вам это удалось?
На самом деле, финансовый кризис очень сильно усложнил наши задачи. Я очень прошу упомянуть инвестиционно-консалтинговую группу Cosmos Art и продюсеров фильма Аскара Сембина и Бопеша Жандаева, которые в критические моменты находили деньги на продолжение съемок. Конечно, сейчас сложная экономическая ситуация, но, мне кажется, именно поэтому моя картина выходит в очень правильное время. Кругом все впадают в депрессию, а «Ойпырмай или Дорогие мои дети» – очень оптимистичный, жизнеутверждающий фильм. Веселый фильм про простых людей.