Эмир Кустурица: «Я создаю позитивный мир»

— Эмир, каковы первые впечатления от нашего города?

— Я только с утра прибыл в Новосибирск, поэтому совершенно потерял ориентир, и даже не знаю, у меня дома сейчас день или ночь. Но настроение очень хорошее, потому что Сибирь мне знакома по литературе, хорошей литературе, и по рассказам о тех людях, которые приезжали сюда отбывать наказание. И по лицам людей, которых я вижу здесь, я понял, что литераторы, писавшие о Сибири, ошибались. Для того, чтобы отбывать ссылку или каторгу, надо приезжать не сюда. Здесь хорошо. Я приехал поиграть здесь свою музыку. Люди мне понравились, я чувствую себя вознагражденным, у меня очень отрадное ощущение.

— Кого из сибирских писателей Вы имеете в виду?

— Речь не идет конкретно о сибирских писателях, а, например, о Достоевском.

— Есть что-нибудь у нас знакомое, близкое Вам?

— На пути в Новосибирск из аэропорта, я видел деревянные домики и рассматривал окошки на них. В моей деревне многие окна выглядят также. В моих домах самое главное — это окошки, именно они являются главным предметом строений. Деревня — это изолированное пространство, но оно очень красивое. И я там живу.

— Что побудило Вас создать собственную деревню?

— Все больше и больше мне хотелось уединения от окружающего мира, но не это основная причина. Основная причина — создать для себя эпицентр некоей субстанции. Это небольшой холм, окруженный высокими горами. И вообще, структуру Кюстендорфа я применяю в моих фильмах. Начинается все с небольшого действия, и потом пошагово картина разрастается. Что касается концепции моей деревни — она сделана не с нуля. Там пятьдесят строений, каждый дом обжит, он уже был там изначально, и это мне импонирует. Сначала речь шла об одном доме, я его изначально присмотрел, купил, разобрал, привез на место и там его воссоздал. Олдос Хаксли, которого я считаю величайшим писателем прошлого века, на свой дом повесил следующую надпись: «Мой дом там, где люди меня не посещают». Я придерживаюсь противоположной точки зрения. Моя деревня достаточно удалена от людей, поэтому те, кто приезжает ко мне, едут с сердцами, наполненными любовью. Это мои близкие, друзья, мой дом открыт для них.

— В конце прошлого года были публикации о том, что Вы намерены снимать фильм о Северной Осетии…

— Увы, следующие четыре года, это как минимум, я связан контрактными обязательствами, поэтому приступить к этому не успел.

— У Вас несколько фильмов о цыганах, Вас что-то связывает с этим народом?

— Меня привлекает этот народ. Как минимум два из моих фильмов конкретно о цыганах. Один напрямую связан с цыганской тематикой, другой — опосредовано. Этот народ не похож ни на один другой, и эта тема скользит в моих фильмах. Например, кого поставить в маленький эпизод: цыгана с мобильником и не цыгана. Для меня как режиссера предпочтительнее видеть в кадре цыгана. Цыгане — народ очень причудливый, это как бы отправной пункт, от них отталкиваешься, и постепенно слагается образ целого мира, мироздания, микрокосма.

— Знаете ли вы что-нибудь о русских цыганах, могла бы их жизнь стать материалом для нового фильма?

— Не совсем, потому что любой сюжет, даже если бы такой попал в поле моего зрения и я стал бы его разрабатывать, был бы уже не правдивой картинкой, а это было бы нечто, заимствованное из литературы. Русские цыгане мне известны из фильмов, так что у меня получился бы такой китч. Хотя против китча я, конечно, ничего не имею, он мне нравится.

— Если жизнь — это чудо, что вас может удивить?

— Моя задача — создавать позитивный образ мира. Я конструирую мир хороший, привлекательный, и в каком-то смысле монументальный, объемный и прикольный.

— Каким будет ваш следующий фильм?

— «Панчо Велья и его друзья», вот пожалуй, мой следующий фильм. У меня уже закончен сценарий к нему, выйдет он на экраны, скорее всего, в 2012 году. Как-то четыре года назад я оказался в Москве, там был один кинокритик, ну довольно, скажем так, скотинячья натура. Он постоянно донимал меня вопросом: «Кустурица, ну когда у вас, наконец, будет фильм, который, по крайней мере, сравнится с «Андеграундом»? Когда вы перестанете идти поступательно вниз и вниз по вашей карьере, когда прекратится ваш спад»? И я сказал: «Вы знаете, падение мое и спуск мой не прекратимы». Вот следующий фильм, о котором сейчас идет речь, будет именно моим движением вверх. Это будет моим контраргументом этому критику и доказательством того, что я все еще жив и двигаюсь вперед. Недостаток этого критика в том, что он совершенно позабыл, что после «Андеграунда» у меня уже был, например, фильм «Белая кошка, черный кот», и несколько других фильмов.

— Вас называют режиссером-бунтарем. Трудно сейчас оставаться вне политики?

— Я всегда политически некорректный, потому что для меня кинематограф — это способ выражать свободу, эстетику, и все те свойства и черты, которые были присущи роду человеческому в прошедшем столетии. И я думаю, что сама жизнь подтвердила, что я оказывался прав. Вот, допустим, наглядный пример, полный коллапс так называемого либерального капитализма. Я понимаю, что вам, возможно, непросто это осмыслить, потому что вы унаследовали постсоветскую эру, у вас сейчас время потребления, когда можно наслаждаться комфортом, потреблением товаров. Но я, в конце концов, один из тех, кто наглядно доказал, что либеральному капитализму наступил конец.

— Что вы вкладываете в понятие родина?

— Я зову себя югославом, хотя такой нации не существует. Концепция «Европа будущего», в моем понимании — это Европа регионов, а не Европа наций. Исторически Югославия всегда представляла собой красивейший регион, который, как вы знаете, оказался насильственно уничтожен.

— Где заканчивается реальность и начинается нереальность для режиссера Кустурицы?

— Знай бы я это, ни одного фильма моего вы бы так и не увидели…