Сергей Мазаев: «Ленивые люди любят запрещать»

— Почему вы так долго, почти восемь лет, писали этот альбом?

— Отсутствуют материальные стимулы. В отличие от ситуации на Западе. У нас, к сожалению, есть только эстетический стимул, то есть мы группа, мы работаем, мы зарабатываем деньги на концертах, а значит, мы должны быть и в магазинах.

— Сейчас молодые группы полюбили формат EP — 4–5 песен. Потому что надо постоянно что-то выпускать, чтобы держаться в инфопотоке.

— Ну, это понятно. Раньше ведь тоже была практика синглов. На пластинках-«сорокапятках» выпускали на одной стороне хит, на другой какой-нибудь довесок. А сейчас так. Ну, это молодые люди, они выпускают сразу четыре сингла вместо одного — в надежде, что какая-то выстрелит. У нас по-другому: мы выпускали песни все эти годы и просто рассылали их по радиостанциям. Рассылаем, а они не ставят их. Ну, выпускаем следующую. Опять не ставят. Накопилось десять — решили пластинку выпустить.

— Неужели совсем не ставят?

— А вы посмотрите на Moskva.fm. Есть три-четыре песни, которые трепят по всем радиостанциям в течение десяти лет. Это «До свидания, мама», «Первый снег», «Где ты». А остальные — так, время от времени.

— Сколько «Грэмми» у звукоинженеров, работавших над вашим альбомом?

— Смотря у кого. У Франка Филипетти — пять. А у Боба Людвига — бессчетное количество, и недавно он еще четыре получил. Это мастеринг-инженер высочайшего класса. С ним столько людей хочет работать, что, когда мы впервые к ним обратились, а это был апрель, нам ответили: «Окей, в августе есть место для вас».

— Что они делали, если объяснять на пальцах?

— Выровняли звучание так, чтобы альбом оптимально звучал на любом носителе. Хоть на айфоне, хоть на студийных колонках все слышно, все разборчиво, и самое главное, благозвучно. Это как выходит фортепиано с завода, его там настраивают, а потом еще один настройщик делает точную настройку, и только тогда оно готово к концерту.

— Не могу вспомнить, когда вы в последний раз давали концерт на большой площадке — все больше «16 тонн» и «Б2».

— Ну да, мы клубная группа. Ну вы же сами видели концерты настоящих рок-групп на большой сцене. Там все на свете! И помимо самих музыкантов работает гигантское количество людей, заинтересованных в успехе, замотивированных сделать классное шоу. А у нас как-то получается, что все это нужно только нам. У нас 14 числа концерт, а я ни одной афиши не вижу. Ну, мы договорились с организаторами на фиксированную сумму. Все рекламные издержки на них. А они экономят.

— Вы много репетируете перед этим концертом?

— А я вообще много репетирую. Мне наслаждение доставляет сам процесс музицирования. Даже физические ощущения очень приятные. Знаете, что занятия на духовом инструменте полезнее, чем занятия йогой? Преподаватель по кларнету, ему 90 лет, а он еще преподает в институте Гнесиных. А его ассистент, молодой, считается, специалист, — ему 66. Короткий вдох и долгий выдох под давлением приводит к более интенсивной кислородизации организма.

— Вы согласны, что самая яркая часть вашей биографии пришлась на 90-е?

— Ну не знаю. Во-первых, на 90-е пришлась самая яркая часть современной истории нашей страны. Мы были одними из инициаторов концерта «Рок на баррикадах» возле Белого дома во время путча 1991-го. Когда, собственно, флаг России подняли и вернули на место гимн России — не сталинский, под который миллионы были расстреляны, а «Патриотическую песню» Глинки. Я помню, какое было настроение у всех. Словно открыли озоновый кран. Ощущение перспективы, ощущение радости оттого, что лучшее ждет нас впереди. Нам все советское время это ощущение пытались навязать, но действительно близко к нему мы подошли только в 91-м.

— Нынешний откат назад какие чувства вызывает?

— Сожаление. Рано или поздно перемены произойдут. Либо придется превращаться в Северную Корею с трубами разными. Но не думаю, что это получится. Советский Союз был нищей тюрягой, а все «ура!» по его поводу были театром. Сейчас мы опять к этому движемся. Спасают этот театр только реальные спортсмены, музыканты, ученые, которые независимо ни от чего увлечены своим делом и добиваются в нем успехов. Вот это и есть патриоты, они своими действиями строят величие родины. А не те люди, которые призывают что-то закрыть и запретить. И не те, которые начинают о детях говорить,— от таких вообще один вред. Детей надо просвещать, а не закрывать от них жизнь. Чтобы люди к пиписькам своим относились как к рукам или ушам — осознанно, логично и цивилизованно. Мы же приматы с самым большим мозгом, это наше главное оружие, он должен управлять нашими инстинктами и поведением. И уже есть такая возможность, просветительская машина во всем мире работает, а у нас ее как-то отталкивают.

— В 90-е свобода разве не превращалась во вседозволенность?

— Конечно, превращалась. У некоторых.

— Правда, что вас в 90-е пытались ограбить?

— В полвосьмого утра раздался звонок. А я очень сильно выпил накануне. И еле-еле понимаю, что происходит. Подхожу к глазку — там стоит медицинский работник. В белом халате, со стетоскопом, красный крест на голове. Я сразу и не понял, что таких уже давно нет! У меня соседка старенькая, подумал, может, ей плохо, она вызвала. Открываю дверь — и из-под него выныривает чувак в маске с пистолетом ТТ. Причем таким, потертым достаточно. Видно, что из него стреляли. Кричит: «Это ограбление, лежать!»

— Рассказывают, что вы ответили: «Тут тесно, давай на кухню пройдем, я там лягу».

— В общем, так и было. Я жил тогда скудно. Ничего не было. Девятиэтажка, в прихожей на гвоздях пальто какие-то висят, дверь даже до конца не открывается. Они опешили, конечно. Я говорю: «Ну вот, пожалуйста, там золото-бриллианты, там выпить-закусить. Проходите, куда вам». Они прошли, а у меня ни мебели, ничего, на полу два матраса лежат, стоит футляр с саксофоном, черно-белый телевизор и рядом пассатижи для переключения программ. В джинсах у меня было 200 долларов, вот их они и забрали, и фотоаппарат EOS 5, который мне Наташа Ветлицкая подарила. Саксофон, сказали, тебе для работы нужен. Получилось как у О’Генри, когда пришел грабитель, а потом выяснил, что у него и жертвы одинаковые проблемы с радикулитом. О’Генри, кстати, не запретили еще? А то ленивые люди любят запрещать.

— Для вас важен успех?

— Конечно! Для всех важен успех. Успех — это когда получается. И когда это понятно еще кому-то, кроме тебя. У нас песня «До свидания, мама» всасывалась в эфир лет пять. То есть вроде была в эфире, но как-то скромно. А сейчас мы уже старики совсем, а смотрим — на концертах под нашу музыку танцуют юные совершенно ребята, девушки 18 лет.

— Вы ведь еще с Юрием Айзеншписом успели поработать?

— Он был продюсером такого, киношного плана, который полностью организует весь процесс. Разве что не сочиняет сам музыку. Но и то старается влиять на направление, куда двигаться. Мы успели поработать всего полгода, и я считаю, что он был одним из самых талантливых промоутеров, менеджеров, в нашем шоу-бизнесе. Мы ему обязаны, кстати, появлением артиста — не рокера подпольного, а артиста — такого, как Виктор Цой. Который перестал быть нищим котельщиком и пусть ненадолго, но стал звездой, секс-символом и таким и остался.

— Мог бы сегодня Цой вступить в партию «Единая Россия»?

— Может быть, и мог бы, трудно сказать.

— Как изменились те герои 90-х? Допустим, Африка — он же превратился из контркультурного персонажа в конъюнктурного, стремящегося устроиться поближе к власти.

— Не надо, Африка вообще не изменился, я с ним общаюсь. Жаль только, что картин стал меньше писать. А то, о чем вы говорите, не имеет отношения к его искусству, это его личное дело. Он там увидел более выгодное положение, что в этом плохого? В чем смысл говорить «нет» просто ради «нет»?

— А с Иваном Охлобыстиным вы пересекались?

— Конечно, мы с ним корефанили даже сначала и очень лихо в паре выступали в разных компаниях. Мы немножко похожи с ним.

— Откуда взялись его предложения «сжигать в печах»?

— Это в его стиле настоящего фрика. Охлобыстин — актер, режиссер и сценарист. Иногда он пишет сценарии, сам их воплощает в жизнь и играет роли, которые себе придумывает. И видите, какой бывает эффект?

— Богдан Титомир — тоже ваш друг?

— Да, мы даже под одной крышей жили одно время. Он тоже очень талантливый парень. Он свободен от многих ненужных вещей, в которых мы все погрязли. Например, от боязни общественного мнения. Или от демонстративного потребления.

— Сегодняшняя Москва — она ведь беднее на ярких персонажей?

— Да ничего подобного. Наоборот, их даже больше, поэтому они не так выделяются. Это как в музыке. Когда у вас пять или шесть рок-групп, они все кажутся страшно яркими. А сейчас их несколько сотен. Молодых команд очень много. Их уровень сейчас на порядок выше, чем в наше время был. Звучать стали профессиональнее. Рок-н-ролл — это изначально самодеятельность, но когда люди начинают относиться серьезно, когда это становится бизнесом, умные люди начинают учиться. И классические музыканты сегодняшние лучше, молодежь играет очень здорово. Посмотрите даже прошлогодний конкурс Чайковского.

— Я вряд ли смогу это оценить.

— А вы радио «Орфей» начните слушать. Никакой подготовки для этого не нужно, слушай хорошую музыку, и все. И постепенно начнешь въезжать. Это как отжимания — сегодня у тебя только два раза получилось, а через месяц уже 30.

— Как в 54 года иметь столько энергии, чтобы заниматься творчеством, спортом, детей воспитывать и всем вокруг интересоваться?

— Возлюбить себя, другого рецепта нет. Знаете же, возлюби ближнего своего как себя? Так вот сначала себя надо возлюбить. Поэтому я всем рекомендую смотреть на человека, который вам предлагает свою любовь, как он любит себя. И если он расплывшийся и бесформенный, если он себя вот так любит, то вас-то уж точно не будет любить больше!