Марина Лошак о реконструкции ГМИИ им. Пушкина

— Что будет с музеем, как он будет модернизироваться? Как идет реконструкция?

— Мы живем в такое время, когда все традиционные музеи вступили на путь реконструкции — не только архитектурной. Очень важно и переосмысление своей роли, своих возможностей. И я считаю, что это чрезвычайно удачный момент, который сможет дать музею новую жизнь и превратить его в некое другое пространство. Хотя и в нынешнем его качестве он очень любим и востребован. Но эти шаги по «переодеванию» необходимы. Причем наша реконструкция — это очень специфическая история, поскольку мы не просто перестраиваем музей, а строим большой арт-квартал, который имеет отношение не только к музею, но и к городу вообще.

— Я помню язвительную статью Григория Ревзина о том, что по плану очень много места отводится под хранилища, а задача современного музея — превратиться в общественное пространство, хранилища могут быть и на окраине.

— В каждом конкретном случае происходит по-разному, мы делаем унифицированный депозитарно-реставрационно-выставочный комплекс. Но нам хочется, чтобы хранение и реставрация были преимущественно открытыми, чтобы люди видели все и чтобы увиденное становилось частью впечатления. И мы будем использовать депозитарий как выставочное пространство. Это сложная задача, она замечательно решена, например, в музее Бранли — посмотрим, как с ней справятся наши архитекторы. Сейчас мы тоже по мере возможностей будем практиковать прямо в залах открытые реставрационные работы — и люди смогут наблюдать за реставрацией произведений, которыми занимается специалист музея. В общем, акционизм чистой воды!

— В детстве я занимался в Клубе юных искусствоведов при Пушкинском музее, и все, кто оттуда вышел (и кто не уехал из страны), стали знаменитыми. Тогда для Москвы Пушкинский музей был важной, знаковой институцией. Я помню эти занятия — все было очень круто, а сейчас я вижу в этом зале надпись «Зона таможен- ного контроля».

— Ну, просто это сейчас в другом месте находится, в «Мусейоне».

— То есть все продолжается?

— Да, все продолжается. Три тысячи человек обучается ежегодно.

— Но вы туда поведете своего внука? Я, например, повел своего сына в «Гараж».

— Это абсолютно разные вещи. Мой внук ходит в наш музей и будет ходить в школу Владислава Кирпичева. Считаю, что это гениальное место, и мечтаю привлечь Кирпичева к нашим образовательным программам. Но и у нас есть замечательные талантливые люди, которые прекрасно работают с детьми.

— Сегодня большие музеи открыты как современному искусству, так и классике. Какие планы на ближайшие годы? Каково будет соотношение классики и современного искусства?

— Мне хочется видеть разнообразие, хочется, чтобы всем было интересно — и мне самой тоже. Нужно как-то провоцировать человека приходить в нашу постоянную экспозицию, которую он видел уже не раз. Нужно искать новые возможности, чтобы людей привести в эти залы и показать им что-то такое, что они уже забыли или не видели, создать какое-то новое эмоциональное или новое информационное впечатление. Я много на эту тему думаю, и мы сейчас делаем первые шаги. Зовем тех художников, которые нам кажутся наиболее подходящими для этого пространства (имею в виду их художническую ментальность), и ждем от них идей и предложений. У нас уже два раза был Вим Дельвуа, который работает с Лувром и с Версалем, — очень тонкий и остроумный человек с правильным европейским отношением к искусству. И он уже сделал нам предложение по выставке, с которым мы сейчас работаем. В апреле к нам должен приехать посмотреть пространство Янис Кунеллис. Ждем Даниеля Бюрена, который приезжает с этой же целью. Параллельно я активно работаю с этими и другими художниками по поводу осмысления всего нашего будущего квартала, потому что реконструкция будет идти долго, и люди должны чувствовать, что это не просто девелопмент. Например, хочу провести переговоры с Христо, который «одевает» здания и ландшафты. Мы думаем и о выставках — конечно, баланс между классикой и современным искусством нужно обязательно сохранять. Мы — единственная площадка в Москве, вторая в стране, где можно увидеть старое искусство. Думаем об интересных кураторских проектах…

Афишу музея можно посмотреть здесь

— И что это будет?

— Не могу сейчас раскрывать все карты — надо, чтобы все получилось. Конечно, страстная любовь к современному искусству делает свое дело, и хочется, чтобы молодежь видела разные вещи. И мне самой как человеку искушенному и насмотренному всегда интереснее кураторские проекты. Но, когда задаешь вопросы коллегам из крупнейших музеев мира, они говорят, что, к сожалению, традиционно кураторские проекты хуже посещаемы, даже самые умные, самые лучшие. На первом месте — соло-проекты с самыми известными именами. Такова реальность, нужно из этого тоже исходить. Мир музеев достаточно консервативен…

— Ну не знаю, британские музеи потрясающие! В Музее Виктории и Альберта на выставках всегда интерактив…

— Мы тоже стараемся идти в ногу со временем. В пространстве нашей выставки голландского портрета из музея Амстердама были установлены тачскрины, которые помогали зрителю, виртуально войдя в картину, узнать много нового о времени, о предметах материальной культуры, о жизни людей и их понимании мира. Сейчас проходит выставка «Сюрреализм и livre d’artiste», она существует абсолютно в таком же режиме. И наши следующие проекты, включая выставку Пауля Клее, которая откроется в этом году в Галерее искусств стран Европы и Америки XIX–XX веков, будут соответствовать всем представлениям о современном музее. Важно отметить, что экспозиция тесно связана с пространством и традицией: в Тейт или в V&A, который вы упоминали, одна атмосфера, у нас абсолютно иная. Другое дело — нужно уметь правильно работать со своими возможностями. Но и тут нужно действовать осмысленно и мотивированно. Не нужно быть в тренде только потому, что это тренд. Я за то, чтобы воспринимать все лучшее, и против того, чтобы всем быть похожими на всех!

— Пушкинский музей начинался как музей собрания слепков, как учебный музей. Многие считают, что сейчас он потерял былую значимость. Слепки нужны?

— Это часть концепции нашей будущей реконструкции — оставить все слепки в этом пространстве, дополнив их историей древних искусств. Мы находимся в уникальном пространстве, демонстрация его аутентичности и традиционности — это наша особенность. Все слепки стали уже архитектурой этого пространства, к ним нужно относиться как к тотальной инсталляции. Представить себе этот музей без слепков с просто красивыми потолками, полами и вещами, которые находятся на стенах,— значит страшно обеднить его. Когда мы освободим весь музей, когда старые мастера переедут в отдельное здание, наше Главное здание пополнится расширенной коллекцией античности — Греции, Кипра, других восточных культур. Это будет волшебное пространство, уникальное по своей органичности и красоте, совершенная жемчужина. Все остальные пространства, в которых будут помещены разнообразные коллекции, должны быть самодостаточны. В каждом здании обязательно будут, кроме выставочного пространства, кафе, рестораны, магазины, кинозалы, концертные аудитории, которые после закрытия музея (а мы будем стремиться к тому, чтобы он работал до 10 вечера) продолжат функционировать. Летом мы хотим делать временные постройки, чтобы люди выходили на улицу, чтобы территория была живой. А еще нам обязательно нужен «Новый Пушкинский» как музей, легитимизирующий современные процессы в искусстве, где мы показываем самое, на наш взгляд, важное, соединяем с тем, что происходит в мире. Это важнейшая функция Пушкинского, который начинался как учебный музей и который стал потом музеем, пропагандирующим идеи Щукина и Морозова — самых великих российских собирателей современного искусства.