Мэтт Ривз: «Животные на самом деле мы»
Рецензию на фильм «Планета обезьян: Революция» читать здесь
— Вождя обезьян Цезаря вы унаследовали из первого фильма, а вот людей вам не досталось. Каково было заново придумывать людскую половину истории?
— Знаете, что интересно? До предыдущего фильма я не был большим фанатом «Обезьян» — да и, на самом деле, речь не только об оригинальной франшизе. У меня никогда не получалось соперживать персонажам, которые не были людьми. Тем сильнее меня впечатлило «Восстание планеты обезьян» — Энди Серкис в роли Цезаря проделал великолепную работу. Так что мне хотелось сохранить эту одушевленность и в своем фильме — и развить ее. Я подумал: если этой планете суждено стать планетой обезьян (а это неизбежно — вспомните название фильма) и люди, пережив апокалипсис, все утратят, то должен быть этап, на котором сосуществование видов на одной планете было бы возможно. А показав его, ты можешь показать, почему победило насилие: и тех, кто пытался найти путь к миру, и тех, кто не смог удержаться от кровопролития. Вот что меня интересовало с человеческой точки зрения, причем и в людях, и в обезьянах. Потому что фокус этой франшизы на самом деле в том, что она намекает: животные-то мы. Речь ведь не о том, что приматы вдруг стали разумными и всех убили, а о борьбе рационального и животного начал в каждом из нас.
— В сущности, у вас в фильме даже нет очевидного злодея.
— Да, я и хотел, чтобы их не было, хотел вызвать эмпатию ко всем персонажам. И к людям — нужно понимать, какое потрясение они пережили. И к обезьянам — ты понимаешь, почему они не доверяют человечеству. Поэтому я хотел показать этот опасный момент в истории, когда еще возможно все и когда лидерским качествам Цезаря бросается настоящий вызов. «Восстание планеты обезьян» было о революции, этот же фильм скорее о том, как бывает трудно ее вождю сохранить власть. И для самого Цезаря будет откровением то, насколько человекоподобны (во всех, включая худшие, смыслах) стали обезьяны, как они подвержены тем же проблемам, которые привели цивилизацию людей к уничтожению.
— Вы делаете несколько намеков на развитие этого сюжета в следующем фильме.
— Конечно. Когда я подключился к проекту, «Революция» предполагалась историей, прежде всего повествующей о людях в постапокалиптическом мире, их выживании — и только потом в их город обитания приходили обезьяны, уже развитые, поголовно разговаривающие. Я возмутился: «Если уж мы делаем этот фильм, то он должен быть в большей степени о прогрессе мира обезьян, его нужно воссоздать полностью, не пропуская важнейшие моменты». Наш фокус сместился — с людей на обезьян, хотя людская история тоже есть, но не на первом плане. Фильмов о мире после апокалипсиса с людьми и так очень много. А вот видели ли вы кино об обезьяньей цивилизации, снятое с большим интересом к обезьянам? Думаю, что нет — даже в классических фильмах нашей серии. Мне очень интересно рассказать весь цикл, прийти к миру самой первой «Планеты обезьян» 1968-го.