Киборг нашего времени: как фильмы о Терминаторе отражают эпоху
Игуана и Нинтендо, геноцид, глобализация и папино кино: приметы времени и Голливуда в немигающих глазах робота-убийцы из будущего.
«Терминатор 2: Судный день» и 1990-е
Первый из сиквелов кэмероновского шедевра выходил уже на другом витке развития как киноиндустрии, так и планеты. Если прогресс индустрии вкупе с неслыханным по тем временам бюджетом (94 миллиона долларов) позволил фильму щеголять революционными спецэффектами (главным из которых, конечно, был Т-1000 из жидкого металла), то дух времени определил кардинальный идеологический сдвиг. Лучше всего он был охарактеризован главной в фильме репликой: «Нет судьбы, кроме той, которую мы творим». Тяжелую поступь фатума из оригинала тем самым «Судный день» сменил на торжество личного выбора, предпочтя пиетету перед судьбой триумф воли.
Такой месседж в «Терминаторе 2» задает не только вольный подход к путешествиям во времени и их последствиям (ни одна другая часть франшизы не была в этом плане столь легкомысленна). Он еще и позволяет фильму отойти от предапокалиптического, липкого ужаса оригинала в пользу более легкого настроения.
При таком подходе в фильме находится место и шуткам, и линии суррогатного отцовства в исполнении робота и подростка, и необязательным сценам-виньеткам, работающим лишь на узнавание зрителем собственного быта. Вот юный Джон Коннор из 1997-го отказывается от Нинтендо ради милитаристского отпуска с матерью. Вот во вселенную «Терминатора» неожиданно эффектно входит продакт-плейсмент — от автоматов с Pepsi до главной рэп-группы момента Public Enemy на футболке Эдварда Ферлонга. Вот в том же году провозглашенный Фукуямой конец истории и приход постмодернизма отражается иронической перелицовкой «I’ll be back» из первого фильма — цитата, раньше грозившая предчувствием беды, теперь обрела мелодраматическую ноту. Все небезнадежно, сообщает своему зрителю «Судный день» — и зритель, переживающий смену исторических эпох, склонен с ним согласиться.