Евгений Антуфьев: «Мне нравятся три темы: время, смерть и бессмертие»

Как вы изменились со времени первой выставки?

Первая выставка в «Старте» была семь лет назад. Очень давно, на самом деле. Мне кажется, я не узнал бы человека, который ее делал. На самом деле я стараюсь не оглядываться в прошлое. Например, я очень плохо знаю английский язык, но говорю на нем совершенно свободно — правда, все только в настоящем, в «презент симпл». Мне кажется, так же и жить нужно — в настоящем.

Какую задачу сейчас перед собой ставите?

Очень сложный вопрос. Каждая выставка — это преодоление себя, освоение новых материалов, техник, методов. Я каждый раз стараюсь, чтобы выставка стала новым этапом, новым шагом. Это бесконечный подъем в гору, но, как и при всяких нагрузках, в этом есть определенное удовольствие. Мне кажется, не стоит увлекаться просто качественными выставками — это опасный ровный путь.

Вы говорили, что вас привлекают санатории, актовые залы, мягкая мебель, обои с золотыми разводами и прочие «типично русские» вещи. Почему они вам нравятся?

В русской визуальной культуре есть какая-то острота и пронзительность. В старых советских санаториях это особенно чувствуется — со всеми этими кашпо, плафонами в виде цветов и картинами, изображающими лесные опушки. Как в полые холмы эльфов можно зайти и выйти спустя десятилетия, так и санаторий уничтожает само понятие времени. Ничего не изменилось с тех пор, как Томас Манн закончил «Волшебную гору». Главное, что должно быть в санатории, — библиотека и актовый зал. В библиотеке можно найти пыльные книги, полные мрачных тайн, а в актовом зале обязательно должены регулярно проходить вечера с названиями вроде «Лейся, песня» или «Играй, гармонь».

Многие ваши работы — про бессмертие. Почему оно для вас важно?

Оно для всех важно, да и не так уж много в мире интересных тем. На самом деле мне больше всего нравятся три темы: время, смерть и бессмертие. Вообще бессмертие — очень русская история: огромное количество ученых бились над его достижением. И Мечников со своей простоквашей, и Богданов с обменным переливанием, когда кровь молодых коммунистов нужно было переливать старым большевикам. Двадцатые годы — удивительное время в этом плане. Я уже собрал небольшую библиотеку об опытах достижения бессмертия.

Последнюю выставку в Московском музее современного искусства вы делали четыре года. Что почувствовали, когда работа была закончена?

Месяц, пока выставка шла, я был счастлив, а теперь, конечно, грустно. Когда заканчиваешь что-то настолько большое (десять залов!) и настолько личное, требуется время, чтобы оправиться. Внутри пустота. И теперь нужно смотреть фильмы, читать, путешествовать, чтобы заполнить эту пустоту, — а потом будет новая выставка.

Бываете ли вы удовлетворены своей работой?

Очень редко.

Ваша последняя выставка в галерее «Риджина» посвящена подземным королям. Кто они? Стоит ли их бояться?

Бояться не стоит ничего, кроме людей на улицах и вокзалах. Подземные короли — просто метафора мертвых цивилизаций. Эта выставка тоже о бессмертии, но не физическом и, самое главное, не личном, а о бессмертии пластических форм. Существует огромное количество древнего искусства, которое уже стало частью природы: невозможно представить себе степи без скифских баб или римские сады без статуй. Сменились эпохи, а это искусство осталось, но оно совершенно оторвано от народов, которые произвели его. Это вещи в себе, совершенно самодостаточные — как горы и озера.

Для инсталляций и инкрустаций скульптур на выставке я использовал янтарь — один из моих любимых материалов. Его возраст — 50 миллионов лет: когда думаешь об этом, начинает кружиться голова, будто смотришь с высоты на землю.

Для вас важна реакция зрителей?

Не знаю. Честно говоря, у меня сложные отношения со зрителями. Раньше я даже не ходил на собственные открытия, настолько сложно было общаться с посетителями. Сейчас приходится, но когда ко мне подходят и спрашивают, я ли автор, — всегда говорю, что не я.

Свободен ли зритель в трактовке ваших работ? Или в каждом проекте есть определенный смысл, который вы стараетесь передать?

К сожалению, зритель всегда свободен — и обязательно найдет в выставке что-то такое, что не устает меня удивлять, хотя мои выставки не подразумевают никакой свободы — это вполне определенный путь. Впрочем, я очень люблю смотреть по хэштегу фотографии с моих экспозиций в инстаграме: как люди фотографируются на фоне работ и что они при этом пишут.

Как по-вашему, российское искусство ужасно скучное?

Все искусство скучное. Вообще любая культура требует усилия — это признак того, что она настоящая. Если все сразу понятно — это должно настораживать: мне не нравятся очевидные вещи. Люди, которые говорят, что современное искусство не любят, а любят классическое, — как раз классическое обычно и не знают. Для его восприятия нужна постоянная работа над собой.

Должны ли в искусстве быть юмор и самоирония?

Владелец Новосибирского крематория Сергей Якушин сказал мне однажды, что самая большая русская проблема — это КВН и то, что все превращается в студенческую самодеятельность с плоскими шутками.

Что думаете о документальном искусстве и вообще о реальности? Кажется, все ваши работы — про ирреальное.

Документальное искусство — прекрасная вещь. Я очень его люблю, у меня есть несколько документальных выставок. Мало что может так вдохновлять, как реальность. Все эти внутренние миры художника — это для девочек-первокурсниц.

Правда, что в детстве вы часто представляли свою гробницу? Как она выглядела?

Каждый раз ее вид менялся. Это было мое любимое развлечение — проектировать гробницу. Что положить рядом с саркофагом? Какие воины встанут у входа? Нужна ли колючая проволока? Все это очень важные вопросы.

Выставка «Семь подземных королей или краткая история тени» в галерее «Риджина» продлится до 29 ноября

Фото: Александр Лепешкин