Шекспировед Алексей Бартошевич: «Семь Гамлетов в пределах одного сезона — многовато»

«Шекспиром мы объелись. Его были какие-то завалы. Все-таки семь (!) «Гамлетов» в пределах одного сезона — это многовато. Тем более, это такая пьеса, на которую нужно иметь некоторое духовное и эстетическое право, что понимают совсем не все люди, которые ставят эту пьесу. Хотя кое-что даже по гамлетовской части все-таки появилось.

Во-первых, как там ни оценивай «Гамлета» в Театре Наций, это довольно серьезное театральное событие. Евгений Миронов играет помимо Гамлета все прочие роли, с явным актерским жадным удовольствием превращаясь то в Офелию, то в Гертруду, то в Гильденстерна с Розенкранцем одновременно, то в Лаэрта, с которым он, Гамлет, ведет дуэль в последнем акте. Как это делает Миронов — один господь бог знает. И за этим действительно стоит огромная актерская жадность, актерский восторг, счастье превратиться во все что угодно — в любого человека или предмет. Расширить свою личность до пределов мироздания, превратиться во все, стать всем. Миронов в самом деле большой актер. К сожалению, не всегда у него в процессе этих преображений остается дыхания и содержания для самого Гамлета, но во всяком случае это очень яркая работа. Но! Я был на одном из первых спектаклей, а потом, когда он был выдвинут вместе с декорациями Лепажа на «Золотую маску», я пришел на него снова, уже в составе жюри. И был поражен тем, сколько он потерял и как он выдохся. Кроме этих поразительных технических штук, на которых он был построен и которые вылезли на первый план, в нем ничего не сохранилось. Он оказался на редкость пустой, что было для меня очень досадно. Потому что я, честно говоря, очень рассчитывал, что этот спектакль стоит того, чтобы получить «Маску». Ничего он не получил — это было неизбежно. К сожалению, убедить членов жюри, что когда-то это было что-то совсем другое, было довольно трудно. Возможно, это была случайность: в конце концов, театр — дело живое. Сегодня так, завтра эдак. Очень много зависит от настроения, собранности и прочего. Для меня это было большое огорчение. Но тем не менее, это крупное событие.

«Гамлет» в Театре Наций

Другой спектакль, который был сделан тоже в рамках юбилейного сезона, — «Мера за меру» Деклана Донеллана в театре имени Пушкина. Как всегда у Донеллана, это очень ясный, стройный, логически безупречно выстроенный спектакль. Но к сожалению, опять-таки, спектакль чрезвычайно ловко профессионально сделанный, но между тем то ли сознательно, то ли бессознательно проходящий мимо того, в чем состоит самая суть этой загадочной, странной, глубокой, рваной и очень неровной пьесы. Но вместе с тем — полной каких-то потрясающих, в духе Достоевского, озарений. Которые как бы не заинтересовали режиссера. И блеск спектакля, хотя этот блеск был подлинным, достигался за счет некоторого скольжения по поверхности.

Странная штука. Для меня одним из самых ярких впечатлений шекспировского сезона — эстетически и по смыслу — была своеобразная бродилка по Шекспиру, поставленная в Театре Наций и носившая название «Шекспир. Лабиринт». Собрание молодых режиссеров с молодыми актерами; полупародийная, полукапустническая постановка. Если вы хотели попробовать на вкус и запах то, чем пахнет шекспировская трагедия, если вы хотели нюхнуть запах пятна, который не могут отбить от рук Леди Макбет никакие ароматы Аравии, то вам эта возможность представлялась. Как и попробовать тот яд, который Клавдий вливает в ухо Гамлета-отца. Или если вы хотели погрузиться в глубину Шекспира — была предоставлена и эта возможность. На сцене была огромная голова Шекспира, в которую можно было залезть и посмотреть, что внутри — там было много всего интересного. Вы попадали на такую кухню ведьм, странных инфернальных существ, которые разделывали бутафорский труп и из мяса этого трупа готовили пирожки, которые бесплатно раздавали публике. Это, естественно, цитата из Тита Андроника, когда злодейка Тамора, сама того не подозревая, ест запеченное в пироге мясо своих сыновей. И публика эти пирожки — надо сказать, очень вкусные — пробовала. Хотя там были и очень серьезные вещи — ведь на одной пародии долго не протянешь, серьезный спектакль на ней не выстроишь. Была замечательная часть, сделанная режиссером Дмитрием Волкостреловым. Он все построил на одном стихотворении Варлама Шаламова. Поэтически это не шедевр, но по смыслу оно замечательное. Называется «Фортинбрас». Оно о том, как к Шекспиру является тень Фортинбраса, который претендует на мировое господство. На что Шекспир ему отвечает, мол, захочу — выкину тебя из финала, и тебя не будет вообще! Про силу искусства. Сделано совершенно не цинично, не разрушительно по отношению к высокой классике. Просто некий полупародийный двойник сверхсерьезного «Гамлета» Лепажа. Это было одно из самых сильных и занятных впечатлений сезона.

«Шекспир. Лабиринт» в Театре Наций 

Конечно, есть Шекспир Юрия Бутусова. И его «Макбет.Кино», и «Отелло», и естественно, до того, «Гамлет» во МХАТе, к которому было много вопросов. Трухин играл Гамлета, вся эта ментовская троица была на сцене (Гамлет — Михаил Трухин, Клавдий и Полоний — Константин Хабенский и Михаил Пореченков — прим. Time Out). Причем, когда Клавдий, Гамлет и Полоний выходили на сцену, зал вздыхал, потому что это были три мента. В этом спектакле были интересные вещи, но он был больше капустнический, чем серьезный. Хотя о бутусовском «Отелло», например, такого не скажешь. В основании этого спектакля лежала реальность пьесы. «Отелло» построена таким образом, что рядом с персонажами — вот вам Отелло, Дездемона, Яго — существует, как бы в воздухе пьесы, масса отражений. Есть персонажи и есть отражения в восприятии других персонажей. Бутусов построил весь спектакль на системе зеркал: самих персонажей как бы нет, есть одни отражения. Это очень постмодернистский взгляд на вещи, когда есть интерпретация, но нет того, что интерпретируют. Поэтому Дездемона предстает в разных восприятиях то совершенно забубенной шлюхой, с которой может переспать кто угодно, то женщиной-вамп, то невинным почти ребенком, то офисной мисс на стучащих каблучках в строгом костюме, впрочем, с мини-юбкой. В общем, есть масса Дездемон, но Дездемоны как таковой в принципе нет. Это очень логичный для современного искусства ход, с которым можно спорить, но он чрезвычайно театрально выразителен и интересен.

«Отелло» в «Сатириконе»

Чуть раньше, года на два, Константин Богомолов поставил своего «Короля Лира». Я не ждал от него шекспироведческих изысков, просто потому, что я не мог получить ответа на простой вопрос: делай с классикой все что угодно, только докажи мне, почему ты нуждался именно в этой пьесе? Здесь за наворотом иногда безвкусных, иногда занятных, иногда невинных, иногда более чем эротически выразительных фантазий мало что осталось. Учитывая то, что Богомолов — человек утонченный и интеллигентный, это зрелище нельзя истолковать иначе как пренебрежение к истории постановок и к нормальному, здравому, совсем не школьному восприятию классики. Богомолов нисколько не доказал мне, что он нуждался именно в этой пьесе, чтобы устроить это забавное и далеко небесталанное безобразие. Но это было только начало большой режиссерской судьбы, которое в дальнейшем к Шекспиру отношения не имело.

«Мера за меру» в театре имени Пушкина

Режиссер Лев Додин, когда ставил «Короля Лира», репетировал его три года. Он тогда мне сказал, что вообще ему не так уж и важно, будет спектакль или нет, ему важно, чтобы его актеры три года поварились в этом авторе. Масса чистой воды провалов за шекспировский сезон и масса спектаклей очень средних. И несколько позорных, которые, я полагаю, себя в качестве провалов не воспринимают, а воспринимают себя как мировые шедевры. Речь идет о «Ромео о Джульетте» и «Гамлете» во МХАТе имени Горького в постановке Валерия Беляковича, который вообще очень давно ставит Шекспира и делал это неплохо в своем театре на Юго-Западе, где был очень приличный «Гамлет» с ныне покойным актером Виктором Авиловым. Это был очень странный актер, как если бы дальнобойщик был бы утонченным неврастеником. Как одно с другим соединяется, не спрашивайте, но это само по себе было интересно. Однако в крошечном пространстве театра на Юго-Западе Гамлет был совсем не плох. После этого Белякович поставил «Макбета» в театре имени Горького тоже очень давно, с Татьяной Дорониной в роли Леди Макбет. Я пошел на этот спектакль со своим приятелем и театроведом Видасом Силюнасом, мы купили билеты, чтобы не особенно там светиться. Вдруг нас заметят и уже не отделаешься! Силюнас, как человек свободный, с половины ушел, а я, по шекспироведческому занудству, должен был это жуткое зрелище досмотреть до конца. Я был на «Гамлете» и «Ромео и Джульетте» прошлого сезона и тоже купил билеты. Надо сказать, что на премьере зал был, в общем, почти полон, что нетрадиционно для этого знаменитого театрального помещения. У меня было впечатление, что я вернулся в театр 1954 года. Банальность все равно остается банальностью, и в 1954 году это, наверное, было бы тоже не лучшим зрелищем. Но как-то принято иронически относиться к доронинскому театру и не ходить в него. Издеваться над этими спектаклями настолько банально, что даже неприлично. Поэтому я говорить больше ничего не буду.

Один спектакль мог искупить все провалы или полупровалы последних лет. Это «Сон в летнюю ночь» в театре Фоменко. Это театр, потерявший своего мастера и основателя. При том, что там происходили интересные вещи, и нынешний художественный руководитель Евгений Каменькович — человек талантливый и смелый и совершенно никакими штампами в репертуарном выборе не ограниченный. Все-таки ожидание большого театрального события затянулось. Но этому ожиданию ответил «Сон в летнюю ночь» Ивана Поповски. В изумительно полетном, невесомом спектакле — а это такая пьеса, в которой лесные сцены, кажется, лишены всякого следа земного тяготения. Спектакль летучий еще и по степени внутренней легкости, с которой живут актеры. В этом чрезвычайная новизна этого спектакля. То, что первое поколение фоменковского театра замечательно читает стихи — что Кирилл Пирогов, что Галина Тюнина, — никакой новизны для меня не несло. Но молодые актеры из своих тел были способны вить веревки, действовать и двигаться как настоящие акробаты. Это какое-то поразительное, головокружительное владение пластикой. Хотя поколение современных актеров по части свободы владения телом вообще замечательны, в лучшую сторону отличаются от своих предшественников. Это неудивительно. Удивительно другое — как эта сверхъестественно свободная пластика, как эти переплетения тел, мускулов ног, рук, голов на сцене, когда уже непонятно кто есть кто, и они сами уже перестают понимать, за чью ногу или руку кто-то ухватился, но! Вся суть в другом — в абсолютной психологической наполненности каждого жеста и движения. В этом поразительная суть этого спектакля. Как они этого добиваются? Я видел постановку два раза. Второй раз сидел в первом ряду с самого края. И актриса Ирина Горбачева, замечательно играющая Елену, вскочила на такую металлическую ограду, опоясывающую партер. Как она там могла устоять, босая? И вдруг она поднимает ногу и заносит ее над партером и надо мной! Я думаю — о боже, сейчас рухнет! Ничего подобного. Владение телом акробатическое. Но эта акробатика соединяется с абсолютно точной по смыслу и по актерской задаче человеческой историей, которая в этой пьесе значима. «Сон в летнюю ночь» в театре Петра Фоменко украсил этот шекспировский сезон.

«Сон в летнюю ночь» в театре Петра Фоменко

Посмотрим, что даст следующий юбилейный сезон. У нас вообще любят праздновать юбилей смерти. Когда-то знаменитый юбилей Пушкина праздновали в жутком 1937 году. Это был юбилей именно смерти, что было характерно для такого особенного для русской истории года. Вся страна праздновала этот юбилей. Были даже выпущены дешевые тома — полный Пушкин! Их можно было купить чуть ли не бесплатно. Это огромные, на желтой шершавой бумаге книги. Уродливые, но зато весь Пушкин. До сих пор во многих домах сохранились эти огромные, неуклюжие мастодонты. И вот в будущем году будет юбилей — 400 лет смерти Шекспира.

Совсем недавно я читал прессу на «Гамлета» в исполнении Бенедикта Камбербэтча — она очень кислая. Имя режиссера мне ничего не говорит, хоть я и неплохо знаю современную английскую режиссуру. Я видел другую роль этого актера — он потрясающе, грандиозно сыграл Франкенштейна, это чудище. Он очень талантливый характерный актер, ему нужно играть не что-то лирически-исповедническое, а что-то очень далекое от его холодноватой интеллектуальности, что, кажется, очень подходит Гамлету. С другой стороны, возможно, слишком близко подходит. Слишком долго его «Гамлета» ждали, это неблагоприятно для спектакля. Но судить не могу — не видел».