Это мой город: Дмитрий Глуховский
Автор знаменитых антиутопий о постапокалиптической Москве, у которого только что вышел графический роман — первый из серии, которую он сейчас запускает, — рассказал Time Out о том, как для него съежился родной Арбат, и почему ВДНХ — мужского рода.
В каком районе вы родились?
Между Арбатом, где жила моя бабушка, и улицей Горького, на которой находилась первая квартира, снятая моими родителями у одной грузинской оперной дивы. Но отечеством своим считаю Арбат. Бабушкин дом (увы, бывший) стоит углом к памятнику Окуджаве. Когда-то там был знаменитый на всю Москву магазин с ироническим названием «Диета». Именно там можно было добыть продукты питания — в то время, как на настоящей диете сидела вся прочая страна.
Как этот район изменился со времен вашего детства?
На Арбате, ко всему прочему, находится еще и та французская спецшкола, в которую меня отдали, пользуясь фамильными привилегиями (в нее же ходил когда-то мой отец, а до него и бабка). Так что в арбатских переулках прошло не только детство мое, но и отрочество — и за всеми их перестроечными мутациями (а в школу я пошел в 1986-м) я могу наблюдать ежедневно.
Ну что сказать? Сначала Арбат оказался захвачен матрешечниками и бандитами, потом банкирами и прочими нэпманами, он гнил и был беспощадно отреставрирован, а теперь вот у нас в городе учреждается неосталинская идиллия без ларьков и автотранспорта — ну и с Арбата изгнали всю перестроечную нечисть, ясное дело. Будет чинное гранитное благолепие, как и во всем центре.
Из любимых моих мест в Москве потеряна безвозвратно кукольная церковь «Союзмультфильма» — мастерская кукольных аниматоров, которая сидела в здании церкви в Спасо-Песковском переулке. Теперь там просто скучный филиал РПЦ за здоровенным шипастым забором. Да, и арбатский магазин «Охотник», куда я приходил школьником нюхать порох и приключения, тоже сгинул.
«Триумфальная арка напоминает, что периодически за Родину нужно умереть — вне зависимости от убеждений»
Каким район вам казался в детстве, а каким сейчас?
Раньше большим. А теперь маленьким. Известный факт: любимые места детства с возрастом съеживаются. Но это ничего — привыкаем же мы к тому, что родители оказываются не самыми мудрыми и всемогущими существами в мире и что в какой-то грустный момент они становятся слабее нас. И научаемся их любить немного снисходительно, но оттого нежней. Так и с любимыми местами детства.
Где вы живете сейчас? Чем этот район отличается от остальных?
Сейчас — на Кутузовском проспекте. Сталинщиной отличается, номенклатурщиной, имперщиной фантастической. Шестнадцать рядов автотрассы. Путинский кортеж с утра до ночи под окнами мелькает. Триумфальная арка напоминает, что периодически за Родину нужно умереть — вне зависимости от убеждений. Воодушевляющий райончик. Хотя и не для людей построенный. Тут марши физкультурников хорошо бы проводить, факельные шествия и танковые парады. Хорошо работается в этой квартире.
Где любите гулять в Москве?
Люблю ВДНХ — слава всевышнему, вернули ему (не ей, а ему!) прежнее имя. Подростком я жил рядом — родители переехали на улицу Королева. ВДНХ для меня никакая не выставка, конечно, а настоящий храмовый комплекс, воздвигнутый коммунистами во славу языческих богов плодородия, чтобы заклясть их сжалиться над колхозными экспериментаторами и послать вечно голодным советским гражданам урожай. Посмотрите на архитектуру павильонов — это ведь все античные храмы. А фонтан «Золотой колос»? Хорошо ему хоть жертвы не приносили. Впрочем, и это как посмотреть.
Где вы чаще всего бываете в Москве?
Отчего-то получается так, что жизненные интересы сосредотачиваются вокруг каких-то мистических и, бывает, довольно дурацких точек на городской карте. У меня так само собой вышло, что район Марьиной Рощи, Самотеки, Театр Советской Армии — вот центр притяжения. Тут друзья живут, тут работа какая-то, деловые встречи все время здесь назначаются… Все тут. Почему тут? С какой стати? Отчего не в Монако?
Ваш любимый район в Москве? Почему?
Ну Арбат, Арбат же. Потому что.
Ваш нелюбимый район в Москве?
Мне кажется, нет в Москве места хуже, чем Волгоградка. Волгоградка ведет прямо в ад, и сама уже преддверием ада является. Там все кошмарно. И вечная неразрешимая пробка, которая жрет у бедных обитателей этого предадья по полдня ежесуточно, и чудовищная вонь, которая расползается на километры вокруг от одного советского мясокомбината, и архитектурка тамошняя концлагерная.
«Напор и хабалистость. Вот черта москвича. Не исконная, но подлинная»
Любимые рестораны в Москве?
Я вообще по ресторанам не ходок, а люблю больше кафе; и тут очень консервативен. Есть такое «Кафе 317» рядом с Белым домом. Не уверен, за что я его люблю, — вряд ли за меню… Может быть, за черный потолок, за антресоль и за софиты? В общем, там как-то уютно, чем-то похоже на ту самую арбатскую квартиру моего детства, и — пока не запретили курить — было так же прокурено. Вот там я часто обедаю.
Бары? Клубы?
Прежде любил ходить, а тут вот молодость кончилась — и разлюбил как-то. Жду теперь кризиса среднего возраста: говорят, опять потянет на юных дев и алкогольные напитки.
Есть ли место в Москве, куда вы все время собираетесь, но никак не можете доехать?
А вот все эти выставочные центры: «Гараж» и все такое. Уже надо. Уже совестно. Уже там не только хипстеры побывали, но и их родители, и родители их родителей. Уже это и не остроактуально. Так эти «Гаражи», глядишь, обветшают и обвалятся, а я только соберусь. Пойду! Прямо вот в понедельник соберусь и пойду, ей-богу! Нет, во вторник.
В чем для вас главное отличие москвичей от жителей других городов?
А я вот не могу себе представить какого-то дистиллированного «москвича». Москва ведь — Вавилон, сюда приезжает и приехало уже такое невменяемое число людей со всего Союза… И они все хотят сразу стать «москвичами», врут себе про свои корни, скрывают, «акают», чтобы замаскироваться под местную фауну. А ее, местной фауны, и нету. Она сама — такие же понаехавшие из двадцатых годов, из тридцатых, из пятидесятых, из семидесятых. Напор и хабалистость. Вот черта москвича. Не исконная, но подлинная.
Кажется, писатели уже не успевают за жизнью — настолько быстро и непредсказуемо она меняется в последнее время. Какие изменения вы бы внесли в свои романы «Будущее» и «Метро 2035», если бы эти книги выходили сегодня?
Книги нельзя на злобу дня писать, протухнут скоро. Книга, как банка армейской тушенки, как кубики сахара из «Госрезерва», должна храниться вечно. И оба эти романа, надеюсь, еще не скоро исчерпают срок годности. Они о непреходящем, в общем-то: «Будущее» — о том, нужно ли нам бессмертие и готовы ли мы к вечной юности, которой так жаждем, а «Метро 2035» — о том, является ли тоска по рабству неотъемлемой душевной чертой русского человека. Надеюсь, лет двести еще обе книжки протянут.