Валерий Печейкин

Понаехал и понаоставался: Валерий Печейкин

Илья Панин   18 июля 2016
6 мин
Понаехал и понаоставался: Валерий Печейкин

Валерий Печейкин — один из ведущих драматургов страны. Премьерные показы спектакля «Кафка», для которого он написал пьесу, шумно закрыли сезон в «Гоголь-центре», а возвращенные в репертуар «Метаморфозы» по Овидию откроют следующий. Драматург рассказал Time Out о своем впечатлении от Москвы и о том, почему он не может привыкнуть к хипстерам.

В каком городе вы родились? И когда переехали в Москву?

Я родился в Ташкенте и довольно долго прожил в районе, который носил имя Мирзо-Улугбека. Если не знаете, это был такой выдающийся астроном. На одной средневековой гравюре он сидит в числе величайших астрономов мира, в числе Коперника и Птолемея. В Москву я переехал в 2007 году, чтобы поступить на Высшие литературные курсы при Литинституте. Поступил и остался, поменяв зеленый паспорт на красный.

Какой вы представляли себе Москву до того, как сюда переехали?

Я был в Москве до этого, поэтому представлять ее приходилось не по фантазиям, а по воспоминаниям. Если говорить о фантазиях, то помню рекламу шоколада «Россия — щедрая душа» и музыку Чайковского из «Лебединого озера». Мне казалось, что здесь все время зима и несется птица-тройка, мужики лихие, а бабы тормозят коней.

Какое представление о Москве оказалось ложным?

То, что здесь «все работают». Мне кажется, здесь уже много лет назад все принялись ловить покемонов.

«Откуда произошли наши хипстеры, я до сих пор понять не могу. Они у нас все какие-то восьмимесячные»

Что оказалось сделать легче, чем вы думали?

Начать работать самому. Собственно, как только ты начинаешь делать хоть что-то, это становится заметно.


А труднее?

Труднее завершать начатое. В какой-то момент ты обнаруживаешь, что твоя работа мало кому нужна. И это связано не только с тем, что «никому ничего не нужно». Просто обстоятельства меняются реактивно. «Не дай вам бог жить в эпоху перемен».

Что вас удивило в Москве?

Великанские порции еды. И напиток «Колокольчик». В детстве он казался мне нектаром богов.

К чему вы до сих пор не можете привыкнуть?

К тому, сколько здесь пьют. И к постоянному вопросу: «Как ты не пьешь?» Мне не повезло, я не попал в тренд. Сегодня модно бухать, но не есть мясо. Я же, наоборот, абстинент и ем мясо. Еще я не могу привыкнуть к хипстерам. Есть такая прекрасная книга «Бобо в раю» Дэвида Брукса о происхождении так называемых «бобо» (bourgeois bohemians). А вот откуда произошли наши хипстеры, я до сих пор понять не могу. Они у нас все какие-то восьмимесячные. И едва ветер перемен начинает дуть в другую сторону, как все хипстерские фиалки вянут. Лучше всего об этом сказала великая питерская поэтесса Альбина Сексова:

«В нашей хате коммунальной
Поселились хипстера.
Нафига оно мне надо —
От них толку нихера»

Где вы живете сейчас? И чем этот район вам нравится?

В районе Хорошево-Мневники. Наш район прекрасен тем, что ехать сюда можно только по делам, а не за чем-либо еще. Потому что в районе ну совершенно ничего не происходит. Единственная отдушина — дом культуры «Берендей», где проходят занятия по живописи шерстью, работает «театр импровизаций в домике со львом» и показывают «Мульти-пульти экспресс». В остальном — скука.

«Мне кажется, когда я выйду на пенсию, то устроюсь охранником в супермаркет, чтобы через камеры следить за тем, как домохозяйки воруют шампуни»

Где вас чаще всего можно встретить в Москве?

В родном «Гоголь-центре», где можно купить обед за 250 рублей: горячее, суп или салат и чай. Еще у нас хорошие спектакли.


Какие ваши любимые заведения в Москве?

Вы про еду? Я фанат Burger Heroes.

Чем отличается Москва от вашего родного города?

Температурой воздуха. К счастью, я никогда не любил жаркую погоду, поэтому Ташкент всегда был для меня круглогодичной пыткой. Я искренне люблю зиму и новогодний оливье.

Когда планируете уехать?

Есть такой старый анекдот. Рабинович подает документы на выезд в Израиль, его вызывают в КГБ и спрашивают, почему он хочет уехать. Он говорит, что на то есть две причины. Первая — это сосед. Когда он напивается, то начинает стучать в дверь и кричать: «Вот кончится советская власть, и я тебя собственными руками задушу!» На это кгбшник говорит Рабиновичу: «Но советская власть никогда не кончится!» «А вот это как раз вторая причина», — отвечает Рабинович. Не знаю, понятен ли мой ответ, на всякий случай уточню: я надеюсь, что «советская власть» все-таки кончится и уезжать не придется.

Спектаклем по вашей пьесе закрыли сезон в «Гоголь-центре» и будут открывать следующий. Вы стали главным драматургом театра?

Мы все — главные. Что касается меня лично, то я стал драматургом, потому что драматург в команде неглавный. Главный традиционно режиссер. Драматург, в худшем случае, второй. Он может сидеть в коконе и наблюдать. Мне кажется, когда я выйду на пенсию, то устроюсь охранником в большой супермаркет, чтобы через камеры следить за тем, как домохозяйки воруют шампуни.

«Для меня Кафка вроде пин-кода, которым открывается содержание многих процессов российской жизни»

Почему Кафка? Что он для вас значит? И рады ли вы возвращению в репертуар «Метаморфоз»?


Я всегда говорил, что Кафка — великий русский писатель. Для меня он вроде пин-кода, которым открывается содержание многих процессов российской жизни. При всей разнице спектакли «Кафка» и «Метаморфозы» имеют общий корень — это превращения. Одно превращается в другое, третье и ты никогда не знаешь, кто за этим стоит и какой у этого смысл. Есть ли он вообще. Конечно, я рад, что «Метаморфозы» вернутся в репертуар. Это важная для меня работа.

Над чем вы теперь будете работать? Собираетесь продолжать переписывать классиков?

А что с ними еще делать? Опять же «Метаморфозы» Овидия как раз о том, что все в мире бесконечно превращается одно в другое. Или как, помните, в «Гамлете» главный герой рассуждает об Александре Македонском: «Александр умер, Александра похоронили, Александр превращается в прах; прах есть земля; из земли делают глину». Мне кажется это очень важным — превратить любой текст в глину. И затем уже заново слепить из него что-нибудь. От романа до пельменей.

Есть еще один классик, который мне сейчас интересен, — это Бетховен. Он просто идеальный герой: прошел путь от трагической глухоты до Девятой симфонии и сенбернара из одноименного фильма. Интересно, что после него сохранились так называемые «разговорные тетради». Так вот, там только вопросы, которые писали друзья. А ответов нет, так как композитор произносил их вслух. И вот это самое интересное — задавать Бетховену вопросы.