Это мой город: Петр Федоров
Этой осенью в российском кино нет актера, более востребованного, чем Петр Федоров. Совсем недавно на экраны вышел «Дуэлянт», где его герой отстреливал бретеров в Петербурге XIX века, а в прокат уже выходит исторический фильм-катастрофа «Ледокол». Time Out узнал у Петра, почему он не любит «Итальянский квартал», какой район Москвы напоминает ему берлинский Кройсберг и в каком кино нуждается современная Россия.
В каком районе Москвы вы родились? Как он район изменился со времен вашего детства? Каким казался в детстве, а каким сейчас?
Я родился на Маяковке, и все, что находится в районе музея Глинки, мое родное. Всегда центром композиции при взгляде из окна была старая часовня, а теперь огромная хрень под названием «Итальянский квартал» перегородила всю панораму.
Где вы любите гулять в Москве? Какой район ваш любимый, а какой, напротив, самый нелюбимый?
У меня несколько важных для меня мест. Я из центра, люблю гулять, люблю ездить по ночам на машине, но предпочтение отдам району Москворечье, где живу последние годы. Люблю набережные, ощущение, что живу на острове. Также мой район напоминает мне берлинский Кройсберг. Еще люблю Южное Бутово, там мои друзья и музыкальная репбаза нашей группы Race to Space. Не люблю районы новой Москвы, пожирающие остатки лесов и полей, как случилось и с Бутовскими окрестностями.
Ваш любимые места в Москве для встреч с друзьями?
Мой дом и их дома.
Чем вас привлекла роль в «Ледоколе» Николая Хомерики? Было ли в вашем персонаже что-то принципиально отличающее его от остальных сыгранных вами героев?
То, что эта история создана на основе реальных событий, прототипы живы, а встреча с героем Советского Союза капитаном Родченко очень сильно меня вдохновила — и не только как актера. Это особая ответственность, но и особое пронзительное чувство.
Действие «Ледокола» разворачивается в 1985 году. Пришлось ли отрефлексировать для роли принадлежность героя к одному из последних советских поколений?
Восьмидесятые — территория нашего детства, я хорошо помню эти годы. История, которая произошла с командой ледокола, тоже мощный знак времени, но мне кажется, что люди всегда одинаковые, это вопрос жизненного уклада и обстоятельств, которые нас окружают. Главное — не интонировать и быть живыми. Стилизация и так непростая задача для художников. Но в целом, я доволен.
Как и в случае с недавним «Дуэлянтом», жанровая оболочка «Ледокола» служит, прежде всего, хорошим и эффектным поводом начать диалог с широкой аудиторией на определенные, вовсе не легкомысленные темы. Как в этом плане Хомерики объяснял вам свой замысел, и какое оставлял пространство для собственной интерпретации?
Коля — тонкий авторский режиссер, и я с самого начала пытался услышать его интонацию повествования. Его работа на столь огромном студийном проекте — в принципе, очень хорошая тенденция для кино. Мы все вместе были в поиске, у нас сложилась отличная команда, и мы не зажимали себя в рамки голого сюжета. Всегда важен воздух и ощущение живых людей. Тогда эмоциональный багаж у зрителей позволит и поразмыслить. Многое можно не объяснять. Надо чувствовать.
Согласны ли вы, что жанр фильма-катастрофы в данный момент для нашего кино является, возможно, самым перспективным — хотя бы потому, что не только развлекает, но и позволяет передать очень распространенное в современной России ощущение непреходящей тревоги и угрозы? Вообще, как вам кажется, в каком (жанрово, тематически, стилистически) кино мы сейчас нуждаемся больше всего?
Нужны разные интересные картины, ведущие диалог со зрителем в разных жанрах. Мне интересно, прежде всего, развитие большого кино, претендующего на большую аудиторию, поэтому это точная и правильная тенденция — работа на этой территории таких мастеров как Мизгирев и Хомерики. А тревога и угроза, как и катастрофа — это когда кино задыхается. Хочется обратного. В любом жанре.