«Я люблю уродливые места»: Москва глазами экстрасенса Пахома

О любимых местах

Как понять, какие места любимые? Те, где проходили твои юные годы. В это время ты поедаешь мир большими экскаваторными кусками, загружаешь в себя любую информацию, и она становится величественной. Можно провести детство в ужасной коммунальной квартире с какими-то полугнилыми товарищами, и это все равно будет самым сладостным воспоминанием. Человек где родился, туда он и возвращается — но уже победителем, на белом коне. Был забавный случай — человек провел детство в пятиэтажке, потом жутко разбогател в 90-е, но его все равно тянуло в эту пятиэтажку. В итоге он всю ее перестроил. Поэтому мои любимые места — Тверская, где я живу сейчас, и Академический район.
 

Об Академическом районе и русской культуре

Я родился в Академическом районе, поэтому это мое любимое место. Когда в Москве возникло желание построить телецентр, создали план — возникло два контрастных места. ВДНХ и Академический. Выбрали ВДНХ, но признаки телевизионного пространства в 60-е были сохранены и в Академическом. Улица, на которой я родился, называлась улицей Телевидения, совершенно футуристически. Затем она превратилась в улицу Шверника — коварного революционера, злодея и убийцы. Местный кинотеатр тоже сперва назывался футуристически — «Ракета». А потом стал «Улан-Батором». А площадь около метро назвали в честь Хо Ши Мина — семитские, азиатские волны постепенно стали захватывать латинские футуристические пространства. Это отличная иллюстрация русской культуры — мы поневоле впитываем все, что нас окружает. Поэтому русскому человеку необязательно учиться, читать книги и ходить на лекции — информация о том, что вокруг происходит, все равно будет поступать.
 

Об уродстве о красоте

Мне нравятся дайджесты вроде «5 самых уродливых мест», «10 самых некрасивых улиц», «15 домов, где больше всего самоубийств». Разговор об уродстве — это на самом деле разговор о красоте. Если ты говоришь: «Ой, как некрасиво», значит, ты подразумеваешь и «ой как красиво» — где-то еще. Где-то там есть совершенство. Я люблю уродливые места. Я считаю шедевром архитектуры и вообще человеческой жизнедеятельности дом-корабль на Тульской. Он очень ассоциативен — это и Ноев ковчег, и огромный корабль, в котором можно лететь в космос.
 

О сносе пятиэтажек и «Битве экстрасенсов»

Я сам жил в пятиэтажке, ее тоже в свое время снесли. Но разрушение — это прекрасный момент. В мире нет понятий «плохо» и «хорошо», как мы знаем. Это все придуманное и условное. Я отношусь к этому сносу пятиэтажек спустя рукава, потому что великая реальность существует внутри тебя самого. Думаю, что на их месте появится какое-нибудь новое уродство. Но, как мы знаем, уродство — это повод подумать о красоте. Москва не уродлива и не прекрасна, в ней происходит бесконечный дискурс о том, что плохо и хорошо. Это испуганные вопросы нашей психофизики — мы должны разведать, что происходит. Отсюда эта бесконечная любовь русских людей к сериалам или «Битве экстрасенсов» — работает детективное сознание. У англичан «Битва экстрасенсов» долго не продержалась, потому что она не давила на эти пунктики коллективного сознания. А в России она стала бесконечной.
 

О метро и загробном мире

Если у вас существует недостаток музейности, я рекомендую посетить метро. Это в чистом виде музей, здесь находятся все архитектурные стили, решены художественные и инженерные задачи. Чтобы ориентироваться в них, надо знать, в каком году построены станции. Я перенес бы всю похоронную эстетику — похороны, гробы — именно в метрополитен. Потому что это дворец погружения в загробный мир. Люди с достатком должны осуществлять все величественные похоронные празднования в пространствах метрополитена. Все эти круги и схемы метро — как девять кругов ада Данте. А если в метро выключить свет, то оно станет царством мертвых.
 

О Красной площади и цикличной пошлости

Парадные вещи меня очень привлекают. Поэтому мне нравится и Красная площадь. Я люблю банальности, ведь банальности как анекдоты — если рассказать один или два раза, это скучно и неловко, а если 50 раз — вот тогда он приобретает новые смыслы за счет цикличности и повторения. Пошлость, глупость, общие места становятся нарочитыми, переносят нас в минимализм, в пространство скульптур Дональда Джада с бесконечным повторением.
 

О Мавзолее

Симметричность зиккурата на фоне итальянской архитектуры Кремля — это прекрасно. Чем занимается современное искусство? Ты перемешиваешь контексты и происходит некоторое внедрение — появляются мосты из будущего в прошлое и так далее. Поэтому когда бытовое пространство погружается в древнее и хтоническое, в пространство ритуала, это отлично. Любое напоминание о смерти мне кажется качественным явлением. Смертельный холодок дает пищу для всего — он заставляет нас быть краткими, заставляет нас быть чувственными, не жалеть душевной энергии.
 

О разрушительной архитектуре

Архитектура — это захват человеческого пространства, довольно-таки агрессивная деятельность. Недаром этот француз-самоучка Корбюзье хотел всю Москву снести и застроить по своему проекту. Архитектор — это военачальник, который ведет борьбу с прошлым. Он может внедряться, разрушать. Главное — осознавать свою силу. Многие архитекторы начинали что-то строить, а потом просто умирали. Потому что архитектура — это работа с пространством, с судьбами человека. Но самая величественная архитектура — это природа, неповторимость пластики холмов, деревьев. Природа — это самый совершенный автор.
 

До 1 августа в галерее «Риджина» проходит выставка «Живая вода». Перевоплотившись в Анатолия Кашпировского, Аллана Чумака и свое собственное альтер-эго деда Пахома, Сергей Пахомов заряжает десятки разнокалиберных банок с водой — в лучших традициях домашней российской мистики. Подробнее о выставке можно прочитать здесь.