Три истории: животные, которые нашли свой дом

Проблему беспризорных животных в России озвучивали множество раз, в июле даже предпринималась попытка принять закон «Об ответственном обращении с животными», но слушания перенесли на осеннюю сессию. Однако даже с принятыми законами людям, решившим спасти бездомное животное, будет непросто.

Ветеринарные клиники зачастую отказываются лечить покалеченное, обезображенное животное с улицы, предлагая усыпление как единственное решение. Поддержку среди окружающих тоже найти непросто — культура сопереживания еще не достигла должного уровня. В таких условиях жизнь беспризорника зачастую остается в руках неравнодушного энтузиаста.

При этом грешить только на российскую систему не стоит. Несмотря на то что в западных странах ответственность за жестокое обращение намного строже, даже там можно встретить погибающих на улице животных. Ветеринары с теми же интонациями отказываются лечить бездомных, а приюты сообщают о невозможности принять еще одного подопечного, так как они переполнены.

Однако благодаря более длительному процессу формирования благотворительной культуры там существуют, например, такие организации, как Hope for Paws («Надежда для лап» — пер. с англ.), которые не только могут позволить разместить у себя бездомное животное, но и имеют собственный штат ветеринаров, место для реабилитации и ресурсы для долговременного содержания тяжелобольной собаки или кошки. Такие организации занимаются масштабными пиар-кампаниями, чтобы сборы покрывали баснословные расходы.

Герои сегодняшнего материала не могут похвастаться таким охватом и ресурсами, однако это не помешало им совершить настоящий поступок — спасти бездомное животное. Они рассказали Time Out, с каким трудностями им пришлось столкнуться и какую награду получили, когда все же смогли выходить питомца.

Маргарита Воробьева,
журналист, ветеринарный фельдшер

«Черри появилась у меня, когда еще была щенком, — в сентябре 2015 года. Я шла домой и увидела не взрослую, но уже крупную овчарку, которая лежала на асфальте и не двигалась, — было ясно, что ей плохо. Я взяла её. Собака была сильно истощена, у нее были проблемы с мочевым пузырем и желудком: ее постоянно рвало, первое время она не ела собачий корм. В общем, ее нужно было лечить — начались всякие прививки, обработки.

Когда она поправилась и стала огромных размеров, с ней нужно было много гулять, чтобы она не деградировала. Я вставала в 5 утра, в холод, носилась с мячом и фрисби, разучивала с Черри команды, потом ехала на работу, возвращалась и снова на час в лес. И так шесть месяцев.

К сожалению, я не могла оставить ее у себя, потому что жила не в своей квартире, у меня кошки, а собака выросла просто огромная. Уже здоровую Черри я пыталась пристроить через «Авито», писала посты на фейсбуке, но все без результатов. Дважды я находила для нее хозяев, но они возвращали собаку назад: видимо, не осознавали ответственности.

В общем, в России у меня ничего не получилось. Я тогда была волонтером в приюте, и одна из моих знакомых переехала в Германию. Я попросила ее разместить фото и описание моей собаки на немецких сайтах. И вот спустя какое-то время для Черри нашлась молодая семья с ребенком. Надо понимать, что в Германии практически нет бездомных животных, и для ее жителей взять бездомную русскую собаку  — большое дело. Тогда я сделала визу, паспорт для собаки, чипировала ее, купила огромную клетку и отправилась в Берлин.

Перелет был очень сложным: я летела в конце самолета, рядом с багажным отделением, и всю дорогу слышала лай и вой Черри. Она была напугана, не понимала, что происходит, почему она одна, взаперти. Когда я получила ее, она была в пене и рвоте. Это был очень тяжелый момент на самом деле. Я чувствовала свою вину перед ней — не могла же я ей объяснить, что везу ее в лучшую жизнь! И все же мы добрались. Очень долго разбирались в аэропорту: зачем я прилетела с собакой, откуда, почему, проверяли ветеринарные справки. Когда мы в итоге вышли из аэропорта, нас уже ждала немецкая семья, и как только они увидели эту собаку, сразу расплакались.

Мы заключили договор. Я проверила условия, в которых они будут содержать Черри: оказалось, что она будет жить чуть ли не лучше, чем я. Конечно, было очень грустно расставаться, я сильно привязалась к собаке за полгода. Но, с другой стороны, было классное чувство, что я сделала какое-то большое полезное дело». 

Мария Русакова,
журналист, выпускающий редактор Yoga Journal

«Все произошло 14 лет назад. У меня жила моя подруга, которая вышла покурить на лестничную клетку и обнаружила там котенка в коробке — больного, с забинтованными лапами. Я пошла посмотреть: действительно, лежит рыжий, пушистый, невероятно милый котенок, но в очень тяжелом состоянии: он не двигался, был грязный и слабый. Взяла его к себе, вызвала ветеринара, тот приехал, разбинтовал животному лапы — оказалось, что там какая-то страшная гангрена, из-за которой котенка надо усыплять. Я стала причитать: как же так, зачем так сразу. Тогда ветеринар предложил ампутировать лапы — я разоралась еще громче и убедила его лечить кота.

В итоге в большой комнате образовалась операционная, доктор срезал гангрену, предварительно усыпив котенка наркозом, и уехал. Четыре утра, кот постепенно приходит в себя и вдруг начинает истошно, жутко кричать. Я не знаю, почему я не позвонила ветеринару. Вместо этого бросилась звонить мужу, который на тот момент был на йога-ретрите (Путешествие, в котором ежедневно занимаются йогой. — Прим. автора). Дозвонилась и кричу: «Саша, Саша, что мне делать, кот кричит, я не знаю, что делать». Он отвечает: «У нас нет кота». А я ему: «Есть-есть». Муж предложил поставить ему мантры. Я схватила первый попавшийся диск и поставила его. Заиграла удивительно красивая мантра, и с котом произошло что-то странное — его как будто выключили. Он не просто стал меньше кричать, его реально как будто выключили. Он посмотрел на меня так, как будто впервые увидел, и вдруг бросился ко мне обниматься своими забинтованными лапами. Вот тогда я и поняла, что попала и не могу его отдать.

Бинтовали лапы мы еще месяца полтора. Сейчас это прекрасный рыжий кот. Если не приглядываться, никогда не увидишь, что у него были какие-то увечья. Только пары когтей нет. Вообще он очень ласковый, любит, чтобы все были дома, спит со мной на подушке, взял на себя обязанность встречать и провожать всех у порога. Обожает мантры: замирает на месте, прикрывает глаза и начинает мурчать — очень необычный кот. Мой муж, конечно, отличился  — он тогда много занимался йогой и назвал кота Гаурангой, что значит «золотой». В жизни мы зовем его просто Горыч». 

Любовь Борусяк,
социолог, доцент департамента интегрированных коммуникаций НИУ ВШЭ

«Я стараюсь брать животных либо с улицы, либо через интернет. Тишу мы взяли так: в сентябре 2007 года мы с сыном сидели на кухне у открытого окна и вдруг услышали дикие кошачьи вопли на весь район. Только вышли на улицу, а животное как раз замолкло. Долго искали, пока я чуть не наступила на крошечного рыжего котенка. Как эта кроха могла так вопить, для меня до сих пор загадка.

Мы принесли его домой. Он страшно чесался из-за блох, а один глаз был у него закрыт. С глазом, к счастью, все было нормально — когда мы его промыли, он сразу открылся. Хуже другое: когда мы хорошенько разглядели котенка, оказалось, что у него переломаны задние ноги, причем довольно сильно, как будто его кто-то выкинул из окна.

Была уже ночь, когда я поехала в ветлечебницу. Сделали рентген. Выяснилось, что у животного сломаны две лучевые кости и бедро. Но оперировать сразу было нельзя, потому что Тиша был в шоке. Надо было делать многочисленные уколы, чтобы привести его в чувство. К тому же ветеринару не понравился внешний вид животного, полностью покрытого блохами, — в таком состоянии он не хотел его лечить. Надо было их вывести, а страшно, он же весь переломанный!

Мы осторожно его помыли, накапали на загривок противоблошиные капли, потом сводили его на уколы от стресса. Когда его вывели из шокового состояния, врачи собрали консилиум — стали решать, что делать с ногами. Хирурги были в ужасе, потому что таким крохам они спицы никогда не вставляли.

Со спицами в ногах Тиша двигаться не мог, надо было ждать месяц, пока все зарастет. Затем новая операция — вынимать эти спицы. И хотя нам сказали, что после нее Тоша может и должен ходить, он не пошел. Тогда мы с сыном принялись его учить: на небольшом расстоянии клали еду, и Тише приходилось ходить, чтобы поесть. Так он и научился.

Через два месяца Тиша уже лазил по новогодней елке, да так, что чуть не сбросил звезду. Елку пришлось убрать. Через год он снова заболел, у него началась мочекаменная болезнь, снова пришлось оперировать.

Тише сейчас 10 лет. Как сказал мой друг, у вас кот не рыжий, а золотой, потому что все лечение — это сотни тысяч рублей. Он замечательный кот, очень нежный и ласковый. Мы потом приютили еще одного кота — он его встретил, как родного сына, до сих пор вылизывает по ночам». 

Фото: Ольга Хамитова