«Кинотавр». Чудеса и чудовища русского кино
Отечественное кино принято воспринимать не как развлечение, а как пыточный инструмент: и смотреть скучно, и шутки дурацкие, и духовности маловато. Так что в каком-то смысле обозреватель Time Out, находясь на «Кинотавре», страдает за свои и чужие грехи — однако не всегда, далеко не всегда. Вот фильмы последних трех дней фестиваля в градации от «испанского сапога» до легкой жажды.
«Два билета домой». Пятигорский провал
Реж. Дмитрий Месхиев
Люба растет в детском доме, взаимно влюблена в рыжего Тему и ждет-не дождется выпускного. Но во время праздника выясняется, что на самом деле Люба не круглая сирота: у нее есть отец, который сидит за убийство своей жены, любиной матери. Девочка крадет у безответно влюбленного в нее друга пистолет и отправляется в колонию.
Это был самый неожиданный провал фестиваля — учитывая, что в титрах, помимо Месхиева, значился Сергей Гармаш. Еще можно было предположить, что окажется слабым сценарий его авторства. Но то, что насквозь фальшивой окажется игра, никто не мог даже подумать. Сочи не Канны — здесь не принято свистеть и топать ногами, но смех в зале был ничуть не лучше. Впоследствии создатели фильма ужасались этому смеху, который раздавался в самых неподходящих местах — например, когда Люба бредет через поле вместе с раненным ею отцом. Однако же винить публику в бесчувственности — значит перекладывать проблему с больной головы на здоровую.
Смех был по сути единственным способом перенести двухчасовую муку от фильма, неестественного абсолютно во всем: от актерской игры до чудовищных диалогов. Когда главная героиня по сорок раз произносит фразу «ты чо молчишь» по отношению к бессознательному, спящему или больному человеку — очень трудно всерьез воспринимать происходящее, а это только один ляп из примерно пятидесяти. Так наляпана вся картина, широко и от души. И если бы в зале сидели гопники, а не кинокритики, их реакция была бы ровно такой же: вряд ли кто-то способен без смеха пережить реплику «это у тебя хлебало, а у меня уста» или романтическую песню «Люби меня, люби» по отношению к отцу и дочери — пусть и в концептуальном исполнении пронзительным женским голосом.