Фотография, которой нет. Выставка «ShotList» в Доме Гоголя

12 фотографов, 12 неснятых кадров и 12 историй о том, какими эти кадры могли бы быть и почему они не случились. «ShotList» — художественная выставка, где текст соединяется с изображением. И то, и другое — авторское высказывание. Количество снимков у каждого автора разное — кому-то хватило одного, а кому-то понадобилась серия. Рядом с фотографиями тексты, спрятанные за черными «затворами» штор. Инструкций к просмотру нет, каждый сам решает, с чего начать — рассмотреть снимки или прочесть историю. 

Солженицын — это святое 

Фотограф, кинооператор и фотожурналист Артем Чернов представил только один свой снимок. Однако, посмотрев на того, кто запечатлен на фотографии и узнав историю, которая осталась за кадром, понимаешь, что этого достаточно. На черно-белом снимке — Александр Солженицын, читающий что-то по листку, на своей первой именной премии. Автор фотографии работал тогда в «Независимой газете» и присутствовал на церемонии как журналист. И вот после торжественной части, когда всем присутствующим вынесли бокалы, наступил тот самый момент, который так и не превратился в кадр.  

Артем Чернов так говорит об этом: «Я в это время стоял с камерой внизу под сценой. Солженицын был передо мной с рюмкой водки, хорошо помню, что это было не вино, а именно водка, и когда Александр Исаевич начал пить, я навел камеру, и у меня сложился кадр — пьющий Солженицын. Это был какой-то странный и очень смешной кадр. Я почувствовал, что это было бы то, что надо, как раз для газеты, такая фотография в духе «Коммерсанта», потому что я видел, как он откинул голову и отставил локоть, все входило в кадр, и оставалось только нажать спуск. Но что-то меня остановило. Я не стал это фотографировать. Потому что кадр был какой-то глумливый. Будь на этом месте, допустим, Михалков, рука бы не дрогнула. Но Солженицына не хотелось. Так его точно никто еще не снимал. И я не снял. Наверное, это хорошо». 

Детское отделение 

Идеальный кадр приходил и к Артуру Бондарю. В 2009 году он только начинал свой профессиональный путь и трудился в киевском информационном фотоагентстве. Очередная съемка открытия отремонтированного старого корпуса при Институте нейрохирургии была скучной. Закончив с работой, Артур поднялся на другой этаж и попал в детское отделение нейрохирургии. Ребята, лежащие на каталках, и матери, прогуливающиеся со своими перевязанными детьми — все, кого тогда увидел фотограф. В тот день он ничего там не снял. Просто стоял полчаса у входа и смотрел. 

Он вернулся в клинику через неделю и снимал ее жизнь несколько месяцев. Фотографий было сделано много, но запомнилась именно та, которую сделать не удалось.  

«В какой-то из дней я гулял по больничному коридору туда-обратно, как делал десятки раз до того. В одной из палат дверь была приоткрыта. Я еле видел сидящую возле окна женщину с ребенком на руках. Она плакала и гладила ребенка по голове, которая казалась невероятных размеров. На тот момент я уже знал, что эта болезнь называется гидроцефалией (тяжелое заболевание, которое поражает ткани, окружающие головной мозг). Они сидели на кровати прямо возле окна, и больничная занавеска рассеивала дневной свет, превращая его в ореол за спиной женщины. Это был очень личный и интимный момент. Наверное, я мог приоткрыть дверь, зайти в палату и сфотографировать их, но я этого не сделал. Я просто смотрел на них через щель и переживал этот момент вместе с ними. Тогда я задал себе, как мне кажется, важный вопрос: насколько необходимо и оправданно было мое присутствие там как фотографа, и насколько я имел право быть там как посторонний человек? В тот момент я не смог найти для себя убедительного ответа на этот вопрос и через несколько минут просто ушел. 

Когда история про клинику была готова, и я разослал ее в десятки газет и журналов, никто так и не осмелился ее напечатать. Лишь спустя три года журнал «Фокус» опубликовал снимки. А после мне позвонили из журнала и сказали, что один из состоятельных людей увидел эту историю и захотел помочь младенцу, который был на одной из фотографий». 

Женщина за чертой 

В практике каждого фотографа есть моменты, когда снимать нельзя и невозможно. По разным причинам: этическим, профессиональным, из-за чистой случайности или страха за жизнь, свою или героев. Но есть моменты, когда причин не сделать снимок нет, однако боязнь перейти тонкую грань дозволенного оставляет кадр лишь в памяти фотографа. Такая история произошла и с Оксаной Юшко — фриланс-фотографом из Москвы. Почти десять лет назад девушка не смогла нажать на кнопку фотоаппарата в обычном московском троллейбусе.  

«Вокруг меня в троллейбусе ехали люди, им всем не было до меня никакого дела. И почти так же им была безразлична та женщина с тремя детьми. Равнодушие было понятно: все долго ждали застрявший в московских пробках троллейбус и теперь мечтали побыстрее добраться до дома. Женщина тоже выглядела уставшей и немного растрепанной. Ее желтые волосы, подсвеченные вечерним летним солнцем, рассыпались по плечам и над младенцем, который тихонько заплакал. Женщина спокойно достала грудь и начала кормить. Окруженная двумя старшими детьми, она в тот момент, казалось, находится совсем в другом мире. Троллейбус не поворачивал долгое время, и солнце так и светило на нее, мелькая перекрестками и редкими деревьями, отгораживая остальных пассажиров, остававшихся в тени. Тем сильнее хотелось нажать на кнопку… Но я вышла на своей остановке, так и сделав этого. И, конечно, я потом много об этом думала. Та женщина с детьми есть на многих моих фотографиях из Чечни, из детского дома под Питером, из роддома в Зее. Она есть на всех моих снимках, когда я, как и в тот день, боялась переступить черту, нарушить тонкую грань дозволенного, потревожив своим присутствием человека». 

На выставке рядом с историей Оксаны — ее снимки женщин с детьми. Мать, держащая одного младенца на руках, когда другой спит рядом. Фотография на кухне, где мама обнимает маленьких мальчика и девочку, целующих ее в щеки. Кадр детской кроватки и снимок взрослых матери и дочери. Женщины и дети разных возрастов и национальностей. В разных условиях и обстоятельствах. Нет только той самой, с которой все началось.  

Несбывшиеся портреты 

Таблица Брайля, темный силуэт на фоне окна, мальчик с закрытыми глазами в плавательном круге и две пары рук, что-то мастерящих. Черно-белые снимки телеоператора и фотографа Григория Ярошенко и текст, скрытый за черными шторами, рассказывают, как несколько лет назад Григорий провел в детском доме для слепоглухих детей в Сергиевом Посаде полторы недели — он приезжал туда каждый день и снимал. Григорий собирался делать портреты детей, но не сделал.  

«Я помню, меня поразила фраза, которую я там слышал несколько раз от разных детей: "Можно мы вас потрогаем и понюхаем?" Я подумал, надо снимать как-то совершенно по-другому, нужно попытаться, — не знаю, насколько это получилось, — встать на сторону ребенка. Не все дети были слепые, были и плохо видящие, с разной степенью болезни. Я подумал: надо стать немножко кем-то из них. И я даже провел такой небольшой эксперимент, дал камеру на несколько дней детям, даже, кажется, две камеры, и сказал: "Снимайте, что хотите". Я подумал, мне надо подождать, пока что-то снимут они, и попробовать воспроизвести их стиль что ли. Что потом я и сделал. Пару дней я не приезжал, мне было интересно, что у них получится. Они не слишком много сняли, получилось что-то совершенно отличное от портрета, а я так ни одного портрета и не снял… Может, и не надо было». 

Деревенская «чернуха»  

В начале 2000-х фотокорреспондент газеты Людмила Зинченко отправилась в деревню Лугово снимать праздник. Местные жители подготовились к мероприятию: в самой большой избе накрыли стол, все пришли нарядные и веселые. Чем меньше становилось угощения на столах, тем более радостным и раскрепощенным становился народ. Через четыре часа «деревня лежала: лежали под столами, лежали в сенях, на дровах, под забором классически лежали, лежали в кустах, на дороге…». И вот, когда корреспонденты собрались уезжать, Людмила увидела тот самый кадр, который мог стать главным отражением всего праздника. 

«Клубное мероприятие закончилось, мы погрузили пустой бак и прочий клубный реквизит в кузов, залезли сами, трактор загудел, оглушив тишину, накрывшую деревню, и в этот момент я увидела, возможно, лучшую фотографию в своей жизни. Потому что молодой папа, в белой рубашке, как и все, уже не стоявший на ногах, полз на карачках по дороге и из последних сил толкал впереди колясочку с младенцем. Но я не сделала эту фотографию. Почему? Ведь могла бы крикнуть трактористу: "Подожди 5 минут, я выйду". Что остановило? Не моральный вопрос — в смысле, что неудобно перед людьми, которые мне доверились, снимать о них нечто постыдное — не он, другое. Человек, снимающий постоянно, профессионально, накладывает на себя определенные стереотипы, предубеждения, которые часто называют стилем. Так вот тогда, несмотря на работу в газете, я бредила другой фотографией — не то чтобы «арт», прости господи, но что-то в этом роде. И в тот момент меня остановила мысль, что я так не снимаю, жесткая социалка, чернуха, — это не мое. К моим профессиональным обязанностям этот кадр не относился, значит, он, стало быть, мой, личный — свободный. И передо мной неосознанно встала стена самоцензуры, которую я сама и построила, загнав себя в рамки какого-то там "стиля”. И выяснилось, что свободы-то и не было». 

Выставка «ShotList» открыта в «Новом крыле» Дома Гоголя до 26 мая. 

Фотографии © Антон Усанов