Рецензия на спектакль: «Чайка» в МХТ им. Чехова
Классика вечна, но по разным причинам может потерять актуальность. Каждому художнику своя эпоха. Читаешь сегодня, например, Ибсена, интересные сюжеты, мощные финалы, но насколько неактуально. «Пер Гюнт» Юрия Бутусова идет особняком, но это пример поиска общих точек классики с современностью.
Уже невозможно смотреть на то, как режиссеры одевают актеров в платья, как они навзрыд разыгрывают давно непонятные для современного зрителя проблемы. Классика вечна, потому что в разное время можно повернуть текст по-другому, откопать в нем темы, не вскрытые ранее за ненадобностью. Забавно читать комментарии людей, которые не получили тех самых платьев в пол, престарелой Аркадиной, того, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки в обстоятельствах конца 19-го века. Посыпались комментарии — во МХАТе пытаются играть, да разучились. Ну, то есть, мы тут потосковать по утерянной России собрались, а вы нам осовремениваете. Чехов не про это писал!
Однако, когда на сцене Треплев (Кузьма Котрелев) говорит про Тригорина (Игорь Верник), который записывает мысли в заметки в телефоне: «После Толстого или Золя не захочешь читать Тригорина», фраза смотрится уже не так холодно. Помните, как в «Театральном романе»:
— Зачем изволили пожаловать к Ивану Васильевичу?
— Леонтий Сергеевич, — отозвался Иван Васильевич, — пьесу мне принес.
— Чью пьесу? — спросила старушка, глядя на меня печальными глазами.
— Леонтий Сергеевич сам сочинили пьесу!
— А зачем? — тревожно спросила Настасья Ивановна.
— Как зачем?.. Гм… гм…
— Разве уж и пьес не стало? — ласково-укоризненно спросила Настасья Ивановна. — Какие хорошие пьесы есть. И сколько их! Начнешь играть — в двадцать лет всех не переиграешь. Зачем же вам тревожиться сочинять?
Да и трагедия уничтоженного Треплева воспринимается со сцены уже не так отстраненно. Хотя со сцены ли. В зал стоит заходить после второго звонка, лучше раньше, можно посмотреть на заслуженных артистов, танцующих под Билли Айлиш из bluetooth-колонки. Четвертая стена с самого начала разрушается. И не возникает вопросов, почему артисты называют друг друга по имени, общаются с публикой, здесь атмосфера зала вливается на сцену, а не наоборот.
При подобной смене полюсов и курса на сегодняшний день, режиссер Оскарас Коршуновас иронизирует над современными для Чехова фразами. Сказано — Нина Заречная гнала лошадь. Пусть гонит на ней к дверям МХТ, а потом по коридорам театра попадает на сцену. Колдовское озеро тоже есть, как и вышеописанное, оно проецируется на экран на задней сцене. Даже помост есть, даже самодельная сцена театра! Хотя, ирония, почему-то, не всеобъемлющая. Если собакой Шамраев (Евгений Сытый) повыл сам, то его фраза про амбары с просом, что она охраняет, осталась без внимания. Но вполне вероятно, в недрах МХТ рядом с костюмерным цехом стоит хлебобулочный с сухпайками для артистов. Придирка.
Экран играет и роль мозга Треплева. Молодой человек ходит по сцене с камерой, изображение проецируется даже в сценах, где героя по пьесе нет, однако создается эффект его незримого присутствия. Подглядывания за всеми. Большее воздействие данный прием оказывает в любовных сценах Нины и Тригорина. Найденная тяга Треплева за всеми наблюдать создает ощущение предсмертного фильма неудавшегося художника. Видео используется и в качестве воспоминаний Треплева, и визуализации его слов о матери, беллетристе, Нине.
Однако главным режиссерским решением является небанальный разбор текста. Спектакль вполне можно назвать актерским. Все мизансцены во время монологов и диалогов скорее помогают артистам существовать в нужном градусе, не отвлекая от них внимания. Притом «Чайкой» исследуются не чувства персонажей, к слову, все «секретные» привязанности подчеркиваются с первых минут действия. Перед зрителем идет столкновение их мировоззрений. Конфликт поднимается с «он любит, она нет» на другой уровень, где обсуждаются высокие вопросы — как стоит существовать, как нужно творить.
В режиссерском взгляде на «Чайку» становятся видны новые подробности пьесы. Аркадина в исполнении Дарьи Мороз получилась железной леди, которая вынуждена держать всех слабых мужчин вокруг себя в кулаке. А мужчины со временем бунтуют. Удивляешься расчетливости, изворотливости, и жесткому цинизму этого персонажа, ведь время закрепило за ней образ дурынды в эскапизме. Нина в спектакле проходит целый путь, от девочки с большими глазами до ледокола «Заречная», копируя в конце — непонятно осознанно ли, — манеру речи Мороз. Нежная любовь Треплева к ней на фоне фанатичности юной актрисы смотрится даже жалко.
Мужская сторона актерского состава не провисает. Тригорин Игоря Верника тоже тот еще уж. Порой непонятно, когда писатель говорит правду, а когда играет. Раскрывается мелочность Медведенко (Павел Ворожцов), его омерзительное крохоборство, даже в личной жизни тот после женитьбы начинает выказывать права на Машу. Хотя Кузьма Котрелев в образе Треплева оставил двойственные эмоции. Учитывая прекрасные монологи актера в четвертом акте, его внезапные вспышки истерики по ходу действия смотрятся скорее навязанными.
Ясен любвеобильный Дорн (Станислав Дужников), веришь безнадежности драмы Полины Андреевны (Евгения Добровольская). Вдруг понимаешь, как в других спектаклях впроброс говорилось о желании Маши вырвать любовь из сердца. Здесь (ее играет Светлана Устинова) на фразе становится страшно. Ведь человек доведен до безумия. А бессильный Сорин (Станислав Любшин) являет собой жалкую сторону старости, обузу, которую сдать бы в дом престарелых.
И финальное троеточие — отказ от поклона. Может, оно, конечно особенность прогона, и на премьере все иначе, хотя будет печально, если все-таки добавят. Структура спектакля, с разрушенной в начале четвертой стеной, настолько плотно скреплена, что не замечаешь ее незаметное возвращение к четвертому акту. Когда ты погружен в действие уже не как участник спектакля, а в качестве зрителя, и ждешь последних реплик, «Чайка» Оскараса Коршуноваса резко заканчивается самоубийством Треплева. Зажигается свет. Ты сидишь перед пустой сценой.
Необходимо смириться с мыслью — перед нами режиссерская интерпретация пьесы Чехова «Чайка». Нина в образе андроида из фильма «Метрополис» — это художественный образ, а не обслуживание литературного монолога про «людей, рыб, орлов и куропаток». Ничего особо не изменив, никого не раздев, режиссер создает из такой уже далекой от нас «Чайки» произведение, попадающее в современного зрителя. Благодаря такой основе и Shortparis не режет ухо, и забег Треплева по коридорам МХТ выглядит органично.