Юнцу в 17 лет просто нечем играть
У «Варшавской мелодии», как и у Штирлица, есть свое легендарное прошлое. Видели телеспектакль с Ульяновым и Борисовой?
Я видел фрагменты. И не буду теперь смотреть от начала до конца. Чтобы себя не путать. Хотя про «обезьянничество» здесь речи быть не может, потому что время поменялось. И тема у нас несколько иная.
Какая?
Про любовь, разумеется. Но в трагическом смысле. Как замечательно Голомазов сказал про «приговоренность» этого чувства. Однако в спектакле, помимо этих интонаций, будет много юмора. Никто не собирается страдать на сцене с первой секунды. Удивительно: то, что написал Зорин много лет назад, не теряет актуальности и пронзительности сейчас.
Как это может быть актуальным сейчас? Проблема героев связана исключительно с железным занавесом…
С законом, запрещавшим браки с иностранцами. Но тема любви, тема страха любить, невозможности любить срока давности не имеет. Кроме того, нас интересует то, что происходит с нашими персонажами дальше — через 10 и 20 лет, когда уже можно, когда уже разрешили, — почему они не смогли быть вдвоем? Не так все просто, как написано в трех первых сценах.
Такую же «приговоренную» любовь вы недавно сыграли в «Исаеве», тоже связанном с телелегендой. Режиссер прямо поставил задачу — «обезьянничать»?
Я не играл Штирлица — Тихонова! Наша задача заключалась в том, чтобы сыграть другую маску того же персонажа. Ему на 20 лет меньше, и в голове зрителя он смог бы соединиться с тем замечательным образом и тем замечательным фильмом — какими-то отдельными вспышками, жестами, интонациями. Конечно, Исаев чем-то напоминает того замечательного «Отто фон…», которого наш народ якобы помнит (на самом деле эти канонизированные фильмы уже давно все смотрят как фон, под нарезку салата, упуская множество интересных деталей). Но у меня своя органика, свое лицо, чтобы остаться в памяти Максим Максимычем, а не молодым Штирлицем на канале «Россия».
Обе «приговоренные» любви вы переживали с начинающими актрисами…
У Веры Строковой это первая работа в кино. Притом что обстоятельства не давали ей плотно войти в материал — она репетировала в театре Фоменко и прилетала из Москвы в Севастополь на день-два, — Вера работала очень профессионально. А Юля Пересильд, Геля в «Варшавской мелодии», просто восхищает меня импульсивностью, подвижностью, трепетностью в профессии. И у нее замечательная школа — кудряшовская. В отличие от моей.
Впервые слышу такое от актера…
Не скажу, что Щукинское училище много мне дало. Мое ощущение от обучения было скорее кошмаром, чем праздником, о котором говорят обычно выпускники театральных вузов. Мне было бесконечно трудно. Когда юнец поступает в 17 лет, ему нечем играть, у него нет опыта, он форсированно пытается освоить материал, который ему просто неподвластен. Я учился у Евгения Рубеновича Симонова на курсе, но его не стало, и вокруг симоновской студии, помимо учебного процесса, происходило множество других событий, которые мешали обучению. У каждого — свой путь. Некоторые актеры вообще на актеров не учились. Моя школа начиналась в театре…