Разгадать загадку Москвы
Москва — город-загадка. Неизвестно, когда точно появился он на Боровицком холме, да и название его непонятно откуда взялось. Непостижима его структура, гости плутают в поисках Газетного переулка, а попадают в Ветошный. То же самое происходит в районе Китай-города. Вроде пытаешься пройти в параллельный переулок, а оказываешься совсем в другом месте и не понимаешь как. Нечто похожее по ощущениям у меня было только на Мальте, острове донельзя странном. В Москве, как и на Мальте, сама планировка города — уже исторический памятник, это сеть, сплетенная не «регулярными планами», а самим временем. Это и столица, и не столица одновременно. Буддийская Москва, как писали об этом городе поэты. С характером, редким для больших, а тем более столичных, городов.
Москва еще начала XX века — это просторы, богатые городские усадьбы с главными домами, спрятанными за сенью деревьев, и флигелями по линии улицы и дома, заступающие за красную линию, палисадники, сады и даже огороды (а как же — Огородная слобода), силуэты тонких колоколен, широкие дороги, дерево, оштукатуренное под камень, в качестве основного строительного материала (что немало удивляло иностранцев, для которых дерево куда более ценно, чем камень). И люди в нем были под стать. Они сдержанны, суровы и угрюмы при первом знакомстве и болтливы и открыты после. Они собирают на стол, даже если гость заглянул «на минуточку», они экономны и расчетливы, но притом щедро жертвуют на церкви и приюты. И если когда-то люди определяли город, то после уже город определял их.
Принято быть влюбленным в Петербург. Но только представьте на минутку старинную Китайгородскую стену и мир внутри нее, Варварские ворота, шумное Зарядье и мощеные улочки, спускающиеся к Хитровке. Остоженка, Арбатские дворы. Москва застраивалась не улицами, а дворами, садами, она была бытовая, удобная и крайне запутанная. Здесь не было никакой системы, и только вздымающиеся вверх православные колокольни определяли движение и расчерчивали местность на районы. Люди часто назначали встречи у церквей — так было понятней. Или у рынков.
В старом, подлинном городе красота не выставляется напоказ, напротив она часто скрыта от посторонних, и потому охранять и сохранять ее особенно сложно. Ее легко не заметить и бодро снести ночью бульдозером. И только потом понять, что за невзрачными, не единожды перестроенными фасадами скрывались редкой красоты древние палаты. Суть Москвы понимают далеко не сразу и далеко не все. А она в том, что этот город нельзя вписать в какие-то рамки и «регулярные планы», ему нельзя навязать чуждую архитектуру, и из него никогда не получится европейская столица. К сожалению, этого города больше нет. Жаркого, холодного, но всегда готового принять всех и вся. Может быть, он остался в метафизическом смысле? Как тонко подметил директор Музея кино Наум Клейман, у города «должна быть мифология, комплекс историй и легенд, связанных с данным местом. Например, людям, приехавшим в Париж, кажется, что они уже там бывали, так как множество раз видели воплощение этого городского мифа».
Так существует ли такое понятие — московскость? Московский образ жизни, московский стиль в кино, в театре, в клубной жизни. Или, как говорят наши друзья из Питера, у вас здесь все решают только деньги? Попробуем разобраться.
Сергей Соловьев, Наум Клейман и Станислав Ростоцкий. Подробнеe…
и самая московская БАЛЕРИНА. Подробнее…
и самые московские ПИРОГИ. Подробнее…
Самый московский музыкальный АЛЬБОМ 
и самый московский КЛУБ. Подробнее…
Самый московский МАГАЗИН/strong> 
Алена Долецкая и Александр Петлюра. Подробнее…
и самый московский МУЗЕЙ. Подробнеe…
Дмитрий Быков и Александр Кабаков. Подробнее…
Самые московские МЕСТА ДЛЯ ЗНАКОМСТВ 
и самые московские МОСКВИЧИ (результаты конкурса). Подробнее…
Самый московский фильм
Василий Корецкий, редактор отдела «Кино»:
Мы выбрали два — разумеется, «Я шагаю по Москве» Данелии и «Июльский дождь» Хуциева (другими вариантами были «Москва слезам не верит», «Три тополя на Плющихе», «Застава Ильича» и «Чистые пруды»). Почему эти? Потому что они открывают и закрывают 1960-е, лучшее время в московской жизни. Именно по тому городу мы ностальгируем сейчас, именно ее вспоминаем, гуляя по реконструированной до ужаса Сретенке, Остоженке или Чистопрудному бульвару.
Александр Зельдович, режиссер фильма «Москва»:
Москву снимать очень сложно. Это чисто фотографическая проблема. Немногие, кому она удавалась, — Дзига Вертов, Родченко, Хуциев — все изощрялись и долго ее искали. Снимая Москву, нужно очень стараться. Она не киногенична. За исключением нескольких опорных точек, в ней нет вертикали, кадр не компонуется. Современную, лужковскую, еще сложнее: она неинтересна. В моем фильме Москва дана минимально, есть ощущение присутствия, но город дан мазками и фрагментами, на расстоянии. Нью-Йорк и любой другой американский город расчерчен на модули, как тетрадка в клеточку, его легко снять красиво. У нас все множится. Москва абсолютно неправильна в силу хаотичности российской фактуры.
В 60-е годы, в период очеловечивания советской власти, и Москве пытались придать человеческий облик. Все устали от зла и решили прищуриться, притвориться, что город гуманный. Была оттепель — снимали про Москву весной. «Дождь» по качеству обаяния мне ближе. Хуциев — больший визионер.
Сергей Соловьев, режиссер «Ста дней после детства», «Ассы»:
И «Я шагаю по Москве», и «Июльский дождь» — очень хорошие фильмы, и незачем устраивать между ними бессмысленные соревнования. Шпаликов (сценарист «Я шагаю по Москве». — Прим Time Out) повлиял и на Хуциева, и на Данелию, и на всех лучших людей, которые делали кино в России тогда и делают его сейчас. Но, конечно, никакой особой московской школы кинорежиссуры не существует. В ней нет никаких особенностей. Особенность режиссерского почерка одна — талантлив человек или нет, остальное — это фигня.
Игорь Толстунов, создатель студии «ПРОФИТ», генеральный продюсер «Кинотавра»:
Московское кино как явление? Я думаю, что сейчас разделения на школы, которое было когда-то в семидесятых, восьмидесятых и даже девяностых, нету. Почему оно исчезло? В основе всего развал существовавшей на тот момент индустрии. Ее потребности удовлетворялись различными способами, в том числе необходимостью разных кинематографов — московского, ленинградского.
Фильмы о Москве последнего времени сложно вспомнить. Я одинаково люблю оба фильма — и Хуциева, и Данелии. Фильмы разные и про разное. У Данелии больше самого города. Хуциев снимал про специфическую московскую интеллигентную жизнь шестидесятых годов.
Наум Клейман, директор московского Музея кино:
Московская школа режиссеры существует еще с 20-х годов, к ней относятся не только Барнет или Дзига Вертов, но и Протазанов с Бауэром, в отличие от петербуржцев Козинцева и Трауберга. Худо-бедно это разделение сохраняется до сих пор. Московскую лирическую традицию продолжают Хлебников и Попогребский. И Александр Зельдович, автор фильма «Москва», тоже московский автор, хочет он того или нет.
Как и у всякого крупного города, у Москвы есть исторический и эмоциональный образ в кино. Борис Барнет в «Девушке с коробкой» и «Доме на Трубной» передал смешные характерные особенности Москвы 20-х годов. В 60-е, не скрывая трудностей советского быта, привлекательный и поэтичный образ города создал Хуциев в «Заставе Ильича». Кроме того, есть документалисты, которые пытаются осмыслить наш город. Андрей Герасимов сейчас работает над фильмом о московском модерне, вычленяет его особенности и отличия от берлинского или венского.
Гораздо меньше образа разработана мифология Москвы — я имею в виду комплекс историй, легенд, преданий, связанных с городом. Например, люди, прибывающие в Париж, считают, что уже там бывали, так как множество раз видели экранное воплощение городского мифа. С этой стороны Москва совсем не разработана, и это упущение не только кинематографистов, но и деловых людей.
Между тем кинематографичность города определяется не только его появлением на экране, но и тем, как хранит он кинематографическую память. Лион весь превращен в памятник братьям Люмьер, в оформлении всех новых кварталов Берлина используются кадры хроник 20-х годов с погибшими довоенными зданиями. Кино включается в историческое сознание. Кино может существовать в городе на разном уровне. Система кинотеатров: коммерческие, муниципальные, музеи. В Москве эта структура разрушена, выжили только те, что показывают блокбастеры. Это влияет и на лицо города: раньше у нас была сильнейшая школа киноплаката, теперь Москва заклеена однообразными кальками с западных афиш.
Станислав Ростоцкий, кинокритик:
Если говорить о чисто топографическом ощущении, то картина Данелии, конечно, гораздо более «московское кино»: все эти «едешь до Павелецкой, сходишь, на эскалаторе вверх — и до обувного магазина. Увидел обувной — слезай. А там разберешься», ну и, конечно, «Посмотрите налево. ГУМ. Государственный универсальный магазин. Яркий пример тяжеловесно-вычурной псевдорусской архитектуры конца XIX века». Да и вообще, собственно город в «Я шагаю по Москве» кажется куда более активным, действующим персонажем, вровень с его обитателями и гостями. Существование же отдельной московской киношколы, направления, кажется сомнительным — в отличие, скажем, от Северной столицы: представить себе типичного ленфильмовского режиссера не составляет труда. Вообще, если Петербург-Петроград-Ленинград-Петербург удачнее всего оказывался показан на экране изнутри, с точки зрения коренного обитателя, то на Москву чаще всего смотрели со стороны — всевозможные «Три дня в Москве», «В Москве проездом» и т. д. И именно этот взгляд оказывался наиболее любопытным и выигрышным. Занятно, кстати, что в разработке некогда предвосхитившего появление «Ночного дозора», но в конце концов так и не состоявшегося проекта «Москва вампирская» самое активное участие принимали как раз ленинградцы.
Самый московский спектакль
«Волки и овцы» Александр Островский. Режиссер Петр Фоменко. В ролях: Полина и Ксения Кутеповы, Галина Тюнина, Юрий Степанов, Карэн Бадалов, Кирилл Пирогов. «Мастерская Петра Фоменко»
На вечный вопрос приезжего «На какой спектакль сходить в Москве?» есть один самый надежный ответ — фоменковские «Волки и овцы». Они для всех возрастов и вкусов. И хоть премьера их была 22 мая 1992 года, они и до сих пор живы, здоровы и счастливы, что неизменно передается зрителям. Это визитная карточка самого московского театра, со своей московской школой, отличительной особенностью которой до сих пор является готовность брать студентов из самых разных российских провинций.
«Жизнь удалась» Павел Пряжко. Режиссер Михаил Угаров. В ролях: Анна Егорова, Александра Ребенок, Даниил Воробьев, Константин Гацалов, Никита Емшанов. Центр драматургии и режиссуры и «Театр.doc»
Главное увлечение московских театров — спектакли не о Москве, чаще о провинции, захолустье, которое возводится в образ мира. Это считается прямым соответствием актуальному мировому тренду. Самый успешный «новодрамовский» проект прошлого сезона: кусок жизни четырех юнцов обоего пола, ограниченный пространством физкультурного школьного зала и районного загса, где они трахаются, бухают и чувствуют, что живут полной жизнью.
Полина Агуреева — актриса «Мастерской Петра Фоменко»
Московское — это всеядность. И в хорошем, и в плохом смысле слова. Пространство, которое может быть насыщено абсолютно всем. Город, который может принять абсолютно все. Хорошие спектакли, по-моему, бывают крайне редко. На моей памяти всего несколько штук за всю жизнь. В основном — зарубежные. В московском театре есть люди безумно талантливые, но владеющие дискурсом прошлого времени. Он прекрасен, этот язык, но уже «не втыкает». И очень редко бывает, чтобы человек говорил на языке своего времени. Хотя, мне кажется, это обязательное условие для того, чтобы заниматься театром. Даже не обязательно найти этот новый язык — важно его искать. Петр Наумович красиво сказал: «Русский театр только в одном обогнал европейский, причем на всю оставшуюся жизнь — в страданке». С одной стороны, это прекрасно, что люди могут так чувствовать. Но с другой стороны, чего стоит эта страданка, если она происходит в отсутствии формы и смысла?
Дмитрий Крымов, режиссер, художник «Школы драматического искусства», ведет экспериментальный курс режиссеров-сценографов в РАТИ-ГИТИСе
Москва — город с дикой энергетикой, опасной очень. В чем-то — прекрасной. В чем-то для меня это — энергия воспоминаний. В столичном театре важно, чтобы было несколько человек, которые служили бы ориентирами. Сегодня количество театров в Москве увеличилось, но количество таких ориентиров уменьшилось. Нет индивидуальных пиков, которые бы не зависели от суетности. Что особенно заметно, когда из-за границы приезжает кто-нибудь хороший, типа Лепажа. Мы немножко зациклились на своем — на своих откровенностях, на своих неприличностях, в своем эстетизме — каждый в своем. И нет форточки. А это — один из признаков провинциального театра. Так же как и желание понравиться публике, которое сегодня (а может, так было всегда?) заразило театр столичный. Большая недостача в людях, которые занимаются театром для себя, не ориентируясь на публику.
Но главное — никто ничего не запрещает, полная свобода. И есть же образцы в памяти — Феллини, Стреллер, Полунин, Лепаж, Фоменко — ориентиры, с которыми можно соизмерять тот бардак, в котором существуешь.
Михаил Ефремов, режиссер, актер
Словосочетание «столичный театр», наверное, предполагает какие-то топ-театры — МХТ, «Ленком», «Современник», Сатиры, «Сатирикон», Мастерские Фоменко и Женовача, а также Театр Образцова и Уголок Дурова. Отличие московского театра — в разнообразии и количестве. Тот театр, который я застал в молодости, был, конечно, круче теперешнего. Театр сегодня не очень понимает, куда идти. То ли он — кафедра, то ли — увеличительное стекло, то ли — развлекательная империя. Зритель поменялся, русский психологический театр пока не отреагировал новой правдой существования на сцене. Нужно заглянуть в труды Станиславского и посмотреть — может, чего нашепчет. Мне кажется, что из современных режиссеров ближе всего к этому Кира Серебренников. (Что такое система? Это что — и цирк? Да, и цирк. Это слова Константина Сергеевича.) Событийного, переломного не происходит. Но все очень зреет, преет и взойдет. Когда взойдут те, которые родились в 95-м году, тогда все хорошо будет.
Роман Должанский, театральный обозреватель газеты «КомерсантЪ», арт-директор фестиваля NET
Московский театр — как московский характер: примерно понимаешь, о чем идет речь, но нет человека, в которого можно было бы ткнуть пальцем, вот, мол, типичное, беспримесное воплощение. Приходится собирать в воображении, по краскам, взятым отовсюду. Наверное, «московский отпечаток» на театре определяется сегодня желанием удивить, торопливо выделиться, быть замеченным всеми, но при этом еще заработать побольше денег. Уверен, что такой вот «московский спектакль» — явление не слишком симпатичное, со смещенными центрами тяжести. И еще больше уверен, что самое интересное в сегодняшнем московском театре лежит далеко от этого «типично московского». Ну, как и самые интересные московские персонажи — не «типичные москвичи».
Самая московская балерина
Анна Гордеева, редактор отдела «Балет и танец»
В XIX веке Петербург ссылал в Москву потрепанные и прискучившие спектакли; однажды получив первым партитуру «Лебединого озера», Большой театр провалил премьеру, с тех пор осталась лишь версия, появившаяся на брегах Невы. Но в ХХ веке Большой взял реванш — и победный, игровой, лихой московский балет стал известен всему миру.
Михаил Мессерер, главный балетмейстер Михайловского театра
Если «расщеплять волос», как говорят англичане, то московское училище дольше, чем питерское, оставалось объединенным с драматическим. Потому в Москве больше отличались драматической выразительностью, чем чистым и прохладным академизмом. Вылилось в то, что московский стиль немного посвободней, а питерский — почище, но посуше. Сейчас порой заметно, что москвичи не так владеют школой, как питерские. Правда, опять же, владеют не все и не всегда. Сейчас много хороших тел в московском училище.
Михаил Смондырев, профессор, президент общества «Друзья Большого балета»
В московских традициях — «школа переживания», и лучшая актриса труппы Маша Александрова танцует, как живет. Маша отчаянно влюблена в балет, а тот отвечает ей взаимностью. Лидер по природе, она даже роли куртизанки, рабыни или мельничихи исполняет с достоинством королевы в изгнании.
Бетти Льюис, «Washington Times»
Танец артистов Большого — «большой» танец, и по стилю, и по размаху. Их движения заполняют театр, их энергия встряхивает аудиторию. Особенно хороша Мария Александрова, транслирующая ауру прима-балерины.
Самая московская рюмочная
Лев Рубинштейн, поэт:
Много хороших мест существует для этого душеспасительного занятия. Но если нужно одно, то я навскидку назову, пожалуй, «Рюмочную» на Большой Никитской. Место действительное очень московское, обладающее отчетливо ощущаемой аурой традиционности в самом благоприятном смысле этого слова. Как-то в разгар прошедшего лета я проходил мимо этого прекрасного заведения. Было очень жарко. Заглянул внутрь. Вдохнул. Почувствовал, что дышать совсем нечем. Между тем за ближайшим столом сидела развеселая и дружелюбная компания и пила именно что водку, а чего же еще? Кто-то из компании узнал меня и радушно пригласил присоединиться. «Я бы с удовольствием, но здесь совсем нет воздуха». «Зато есть атмосфера», — ответил пригласивший. И я остался там, разумеется.
Андрей Васильев, журналист:
Лучшее московское место, в котором нужно пить водку, — это «Кафе Пушкинъ». Потому что Пушкин — «наше фсе». Равно как и водка. Очень московское место. Пушкин написал: «Москва. Как много с этим звуком в желудки русские влилось». Кроме того, это место является символом «антиподворотни».
Митя Борисов, ресторатор:
Мне сложно сказать, я пью водку везде. Например, в «Маяке». Или в своих заведениях. Водку надо пить там, где она стоит не очень дорого. Лично я не пью там, где цена сильно накручена. А хороших питейных заведений, в том числе и водочных, в Москве пока можно сказать что нет. Остается только надеяться на их появление.
Самые московские пироги
Надежда Сухова, редактор рубрики «Меню & счет» Time Out Москва
Пирожки и пироги — наша вековая традиция, национальная кулинария, основа основ. Если говорить о пирогах покупных, а не домашних, то мне нравятся именно большие закрытые пироги — с аппетитной румяной крышкой-корочкой, с листочками и вензелями из теста. Чтобы есть не в одиночестве, а целой компанией. В отличие от маленьких пирожков, которые можно поглощать и на ходу, большие пироги подразумевают хотя бы минимальную остановку, перерыв для еды. В «Штолле» я обычно заказываю пироги с лососем, а из сладких — с яблоком.
Штолле, пирог с лососем и тешей, 720 р./1 кг
Константин Ивлев, бренд-шеф ресторанного холдинга Ginza Project
Из печеных дрожжевых пирожков я очень уважаю пирожки в кулинарии при ресторане «Узбекистан». Ровный колер, сладковатое тесто, но самое главное — его мало. А вот начинки много, причем такой, как я люблю: мясо сначала отваривают, потом жарят репчатый лук и все перемешивают, вводят сливочное масло и заворачивают в тесто. При выпечке масло растапливается, и начинка становится сочной. А в капустную начинку здешние повара добавляют вареное яйцо — тоже как я люблю.
Кулинария при ресторане « Узбекистан », пирожок с мясом, 30 р.
Алексей Зимин, главный редактор журнала «Афиша-Еда»
Да я, честно говоря, не эксперт по московским пирожкам. Ем их только в «Пушкине» иногда. И то только когда ночью надо выпить водки, а заказывать по меню лень. Пирожки здесь вполне цензурные. И разные. Все никак не могу, правда, выучить, у каких какая форма. Разве что с грибными все понятно — они похожи на гриб.
Ресторан «Пушкинъ», пирожок с грибами, 110 р.
Марианна Орлинкова, заместитель главного редактора журнала «Гастрономъ»
Самые вкусные пирожки на свете делает моя мама. С капустой и с яйцами, из тончайшего теста, румяные, жаренные на сковороде… Просуществуй столичный общепит еще сто лет, таких все равно не будет. Но если хочется пирожков из печи, с пышным тестом и ощутимой начинкой, я сяду в машину и поеду в Жуковку, в «Царскую охоту». Тамошние пирожки с мясом в исполнении Дмитрия Каневского окупят все страдания в пробках. Еще одно пирожковое место — пекарня на Дорогомиловском рынке. Русских пирожков там нет, и не надо. Потому что за молдавские плэчинте с тыквой и кавказские кутабы с зеленью можно легко отдать душу, а не какие-то там 35 рублей.
Ресторан «Царская охота», пирожок с мясом, 110 р.
Лев Гафт, главный по домашнему бару редакции Time Out/ исполнительный дир-тор бара «Пятница»
Пироги в «Бахетле» выпекают на месте — на витрину они попадают прямо из духовки. Мимо пройти категорически не получается — руки сами тянутся к щипцам и бумажным пакетикам. Есть пироги русские и трудно произносимые татарские, есть большие и маленькие, есть печеные и жареные. Безусловный хит — маленький жареный пирожок с ливером. Ностальгический «колбасообразный» вид, масленое чуть резиновое тесто, которое отлично контрастирует с темной нежной начинкой из печени. Эти пирожки — лучшая закуска под водку, честное слово.
Супермаркет «Бахетле », жареный пирожок с ливером, 26 р.
Мария Гонтмахер, зам. главного редактора Time Out Москва, мать-кукушка
Когда дети наотрез отказались есть в школьной столовой, пирожки из «Елок-Палок» стали для меня спасением. Они не большие, но и не на один укус, всегда свежие, хорошо пропеченные, в них довольно много начинки — капуста не соляночно-коричневая, а приятная, золотистая. Кстати, там и с мясом пирожки вполне достойные. Конечно, не домашние, но за такие деньги лучше в Москве точно не найти.
Кулинария при трактире «Елки-Палки», пирожок с капустой, 24 р.
Алексей Егоров, адвокат, толстяк
Вообще-то расстегаи здесь подают с архиерейской ухой, но можно попросить, чтобы его принесли отдельно. Начинка буквально тает на языке и растворяется во рту с шипением. Визига — дело тонкое, это редкость среди пирожков. И процесс приготовления трудоемкий. И если что-то несвежее, то ты это почувствуешь с первого укуса. В «Люсьене» пирожки с визигой — как мед.
Ресторация «Люсьен», пирожок с визигой, (Архиерейская уха из стерлядей, подается с расстегаем, начиненным визигою, 920 р.)
Самый московский альбом
Кирилл Шамсутдинов, музыкальный редактор
Кто-то тащил у Cure, кто-то — у Velvet Underground. А «Звуки Му» вытащил сам Брайан Ино!.. Но это произошло потом, как и съемки Мамонова в кино, и театр, и его трезвая жизнь. А тогда были алкогольное марево и Василий Шумов из «Центра». Он и записал на пластинку живое, дышащее искусство артистов, чьи замыслы были куда масштабнее возможностей и чьи концерты были куда больше простого исполнения песен. Альбом «Простые вещи» — реальность, умноженная на семь и на этанол, антигуманное и прекрасное порождение пограничных состояний сознания Мамонова. Добротно сыгранная, но не выхолощенная, оригинальная, но слушабельная, умная без зауми, чувственная до дрожи — это вам не Питер, здесь музыка пишется вот так.
Борис Барабанов, обозреватель ИД «Коммерсантъ»
Александр Ф. Скляр и Гарик Сукачев «Боцман и бродяга»
Московская музыка — это профессионализм плюс дерзкие идеи, помноженные на искренность. Здесь, в отличие от сцен других городов, сочетание было без перекосов, что обеспечивало популярность таким разным и сложным группам, как «Ногу свело!», «Мегаполис», «Браво», «Квартал»… Скляр и Сукачев и по темам, и по подходу — чисто московские романтики мегаполиса. В отличие от, собственно, «Мегаполиса» и его лидера Олега Нестерова, их романтика брутальнее, потому народнее. Плод совместных усилий, переосмысление классики городского фольклора, «Боцман и бродяга» — панегирик жизни большого города.
Александр Кондуков, главный редактор журнала Rolling Stone
Пахом — «Жизнь — веселый карнавал»
Это олицетворение нынешней столицы, ее слегка усталого, но оттого не менее беззаботного сумасшествия. Песни с названиями «Пиздюлькин», «Клубный Поддубный», «Барин-гомосек», да и название альбома чем-то напоминают творчество клубных промоутеров, ищущих название для вечеринки. В утомленном мозгу новых идей нет, и промоутер прибегает к гротеску, кэмпу или измысливает приемы вроде выдуманной ностальгии по 90-м. В московском музпространстве культура идет в ногу с купечеством. Если ты в красном кафтане в жопень пьяный с нужными людьми поешь хорошие песни, успех в столице гарантирован; если повезет, даже в денежном выражении.
Александр Чепарухин, продюсер
Паперный ТАМ — «Скажи Легко»
«Машина Времени», «Звуки Му», «Центр», «Николай Коперник»… Кто это слушал, был продвинутым, кто нет — совком. Московская музыка была снобской, умной и менее маргинальной, чем в Питере, но все это давно кончилось. Сейчас Москва потеряла идентичность — в культуре и москвичей-то не осталось, одни приезжие. И столичных групп, собирающих залы, нет. «Та» Москва ушла в андерграунд, и «тот» дух остался только у самодостаточных музыкантов-непрофессионалов, которые от своей игры сами получают больше удовольствия, чем слушатели. Типичный москвич — это Леша Паперный, в закоулках, в «Летчике Джао Да». Таких персонажей может быть сколько угодно, но это же не тренд.
Максим Семеляк, музыкальный журналист
Московской музыки нет. Еще когда была антитеза «Ленинград — Москва», кроме «Центра» приличных групп не было. Условно московская музыка для меня связана с коротким отрезком начала 90-х. Собственно, и музыки-то самой толком не было — одни места («Бункер» на Трифоновской, «F5»), названия групп (Alien Pat Holmann, «Пост ОРБ») и ощущение мира как секонд-хенда. Жили словно на повторе, как песня, которую тянет перемотать назад. И этой песней была прекрасная и такая московская «In The Swing» группы Spinglett.
Самый московский клуб
Игорь Шулинский
На мой взгляд, лучшие и самые московские вечеринки были в «Эрмитаже», и Света Виккерс — это такая богиня, очень наш персонаж. В Москве, в отличие от Петербурга, очень важна всеядность. В Питере: тут тусуются рейверы, там обыватели, здесь алкоголики. В «Эрмитаже» весело было всем. Конечно же, мне нравилось то, что мы делали в «Птюче». Это тоже московская история. А из событий — это два приезда Лорана Гарнье, особенно последний, в «Гауди».
Алексей Щербина, 44100.com
«Пропаганда» — клуб-долгожитель, фигурирует во всех путеводителях по Москве для иностранцев, это проводник в ночную жизнь города для новичков. «Солянка» — несмотря на попытки быть «лондонским», привязан к Москве не только из-за названия. Там душевная атмосфера, отличная кухня и яркие московские персонажи. А проекты команды Алексея Горобия («Зима, «Лето», «Осень», «Дягилевъ») определенно отражали московский шик и блеск.
DJ Сергей Санчес
Может, это будет нескромно, но мне в голову приходят только собственные «Четверги» в «Пропаганде». Многие тусовщики, едущие в Москву, даже специально планируют приезд на четверг, чтобы попасть сюда.
DJ Компас Врубель
Пожалуй, сегодня это вечеринки в Arma 17, когда туда привозят зарубежных техно-звезд. Там собираются люди, которые действительно любят и ценят эту музыку. А Москва всегда этим славилась.
Олег Цодиков, промоутер («Титаник»)
Сложный вопрос. Московская вечеринка или клуб — это толпа, агрессивная программа, разнообразные технические приемы, иногда чересчур, ярмарка тщеславия и византийское разнообразие: золото, бриллианты, очки Chanel, арендованные диваны и много горячительного. Все то, что можно назвать «русскими вечеринками».
Самым московским клубом, наверное, был «Титаник». Точно знаю, что в программе посещения Москвы у иностранцев он был в одном списке с Красной площадью и Большим театром.
Самый московский магазин
Ксения Трушина, редактор моды Time Out Москва:
Для любого приезжего самый московский магазин — это ГУМ. То же самое скажут и многие москвичи. Фраза «в центре ГУМа, у фонтана» стала народной поговоркой. Идея этого магазина и до революции, и при социализме, и в наше время остается одной и той же — все, что считается лучшим, собрано под одной крышей, на фоне исторических декораций. Из магазинов, открывшихся при «цивилизованном капитализме», более всего к определению «истинно московский» подходит Leform, не снижающий заданную планку уже много лет.
Алена Долецкая, главный редактор журнала Vogue:
Мой самый московский магазин — это антикварный «Акция» в Калашном переулке.
Родион Мамонтов, владелец Leform:
Истинно московский магазин — тот, где можно душе получить отдохновение, с по-настоящему приветливыми людьми, которые и покажут все, и расскажут. Еще московский магазин — это изобилие, превышающее европейское. Но главное — размах. Удивить так удивить — и профессионалов, и клиентов.
Александр Петлюра, художник:
В идеале для москвичей магазин должен быть единым, но трехъярусным — для бедных, средних и богатых. Сейчас же у каждой социальной ячейки есть свой магазин. Например, у богатых — «Азбука вкуса», у людей среднего достатка — Billa какая-нибудь, для остальных — «Пятерочка», ну и ларьки. А мода? Все запутались, ушло раздолбайство в одежде. Улицы Милана сфотографируйте — вот вам Москва. Все чистенькие, хрустящие — клише. Пидовня разодетая. Кто поинтеллигентнее, поумнее — еще как-то, а в целом…
Самый московский Арт
Фаина Балаховская, арт-критик:
«Винзавод» — это очень по-московски. У нас все всегда торопятся, а тут все основные, системообразующие галереи в одном месте. Нигде такого нет — ни в столице, ни в провинции. Куда ни приедешь, приходится ходить, бродить, искать нужные заведения. С «Винзавода» можно вообще не уходить — есть, наслаждаться искусством, слушать лекции, заходить в мастерские к художникам, покупать всякую одежду. И еще — мы очень любим традиции, а возможностей их соблюдать мало. И только это место строили специально, чтобы делать пиво, которое теперь и пьют в слегка реконструированных галереях.
Никита Алексеев, художник:
Акционизм можно возводить ко временам царя Гороха, а современный московский акционизм — аватара футуристов, которые эпатировали буржуа и активно использовали знаковые для города места. Когда после некоторого перерыва началась демократия, Тер-Оганьян с товарищами ходили по Кузнецкому Мосту с разрисованными лицами, потом Бреннер онанировал в бассейне «Москва», который, к сожалению, перестроили в ХХС, вызвал Ельцина на бой на Лобном месте. Пока Третий Рим будет стоять, а он будет стоять вечно, акционисты будут действовать. Чем еще заниматься в Третьем Риме?
Анна Лошак, журналистка:
В Москве всегда существовали какие-то мощные фигуры, которые пытались противостоять тоталитарной эстетике города, этой невероятно тяжелой энергетической машине. Незрелищное, мозговое искусство Монастырского — это обратная сторона московской тяги к активной зрелищности. Как негатив и позитив, они не могут существовать одно без другого. И такой противовес мейнстриму всегда был в Москве.
Немногие знакомы со всем пластом материала, читали «Прогулки за город», но это системообразующий момент. По сей день искусство цепляется за Монастырского, потому что нет другого художника такой же силы. И тот круг, который образовался вокруг этого художника, останется в истории. Это уже видно.
Константин Звездочетов, художник:
На самом деле во всем мире есть такие чудаки, которые всегда ходят на вернисажи. Но наша любовница, конечно, самая лучшая. В отличие от людей, которые повторяют одну и ту же шутку годами, мы имеем более креативное явление, напоминающее о советском прошлом, продажах из-под полы и флэшерах, которые гениталии показывают. Хорошо, что это неоднозначное такое сочетание перформанса и альтернативной галереи. Мы помимо всего прочего большие друзья с Сашей Петрелли, и я рад за него. Хотелось, конечно, чтобы объем продаж был побольше и он мог содержать свою галерею в порядке, не драной.
Максим Маслаков, гендиректор ArtMedia:
Я впервые увидел их работы в галерее Елены Романовой, Ромашки. Мне понравился подход — сочетание соцреализма и китча. Техника и тема противоречили друг другу, и в этом была изюминка. Дубосарский и Виноградов — плоть от плоти московские художники, яркие, с большим положительным зарядом, они — часть культуры, которая формировалась тогда, в cередине 1990-х. Можно сказать, что и я сыграл свою некоммерческую роль в том, что Дэвид ЛаШапель, абсолютно нью-йоркский персонаж, купил их картину. Но я думаю, что он многое не считал, москвичи их работы лучше понимают.
Самый московский музей
Забудьте про Третьяковскую галерею и Пушкинский музей. В Москве есть «Гараж» О феномене рассказывает заместитель директора Музеев Кремля Зельфира Трегулова:
Это выдающееся, совершенно уникальное выставочное пространство, там можно показывать все что угодно — и современное искусство, и классическое. Если попробовать подумать о мировых аналогах — кроме центра DIA под Нью-Йорком ничего на ум не приходит. И там есть то, чем пока ни один наш музей похвастаться не может: прекрасный книжный магазин, приятный ресторанчик, зал для конференций и кинопоказов. И главное — программа: меньше чем за полтора года мы видели самую масштабную инсталляцию, которую сделал Кабаков, выставку Пино, ничуть не уступающую тому, что он показывает в Венеции, и то, что я считаю шедевром, лучшей выставкой современного (а может, и не только современного) искусства, которая когда-либо осуществлена в России, — «Против исключений» на биеннале.
Самый московский современный писатель
Нина Иванова, редактор отдела «Книги»
Например, что такого московского в романах Сорокина? Да ничего, по большому счету. Но даже умозрительно отнести его к вечному антагонисту Москвы у Петербурга не получится. Не уложится он ни в какой петербургский контекст, как ни крути. Не уложатся и Рубинштейн с покойным Дмитрием Александровичем Приговым (и вообще все концептуалисты). Что же это такое — «московскость» в литературе ХХ века, — журнал Time Out спросил у критиков, писателей и издателей.
Дмитрий Быков, писатель, публицист:
Есть такая общая точка зрения, что московский миф, в отличие от петербургского, не сформирован. Поскольку Петербург вообще такой умозрительный город: его сначала придумали, а потом он начал этому соответствовать. Москва своего мифа не породила. Но было несколько попыток его выстроить. Удачных три. Первая — безусловно, Гиляровский. Это такой певец Москвы — подпольной, криминальной, грязной, но по-своему очень благородной. Это поэзия Хитрова рынка, Сухаревской площади, Разгуляя — окраин.
Вторая — Булгаков с «Мастером и Маргаритой». Правда, Москва получилась очень Киевская: с лысой горой, киевскими представлениями, только разве без Владимирской горки, функции которой выполняют Ленинские горы. Такой немного клон «Белой гвардии». Это город, в котором днем убивают, ночами пляшут на сатанинских балах, город полновесных контрастов, психиатрических лечебниц, МАССОЛИТов. Этот миф укоренился, видимо, потому, что замешан на каких-то масскультовых основаниях.
И третья попытка выстроить московский миф — это проза 1980-х годов, прежде всего трифоновская, где возникает город, предавший себя. Город, который постоянно себя перерастает, как в финале «Долгого прощания», растет вширь непонятно зачем и на этом пути постоянно отказывается от идентичности. Город, который все время себе врет. Город «Дома на набережной» с явным конфликтом окраин и центра и метафорой общества, которое начало строиться по этому же концентрическому принципу от окраины к центру, о чем Стругацкие планировали написать свой последний роман «Белый ферзь».
Юрий Мамлеев, писатель:
Я начну с того, какое глубокое впечатление у меня осталось от Москвы 1960—70-х годов, до моей эмиграции. Тогда Москва для меня состояла из трех уровней. Первый — московские дворики. Это уютные места, где можно было отгородиться от советской реальности с друзьями, поговорить, о чем хочешь, выпить. Второй — это бульвары, остатки дворянских особняков. Историческая Москва с дореволюционным духом. Вы чувствовали, что живете в необычном городе с такой длинной историей. Сохранились церкви и сам облик в пределах Садового кольца — это было настоящее отдохновение. Когда приезжали иностранцы, они говорили, что это уникальный город, не похожий на другие города Европы. Потому что золотая дремотная Азия почила — это была уже немного Византия и немного Европа. Третий уровень — советский — новостройки, но это уже не очень интересно. В литературе для меня знаковый московский текст — «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, где коренная московская ситуация выражена с огромной силой. Я, конечно, в 1930-е годы был совсем маленьким мальчиком, но какие-то ощущения были. И когда я читал «ММ», я вспоминал эти свои детские ощущения от Москвы 1930-х.
Когда же я вернулся из-за границы, я не нашел той Москвы, которая была для меня родной в 1960—70-е годы. Я увидел последнее исчезновение этих двориков. Бульвары сохранились, но все меняется. Та Москва была запечатлена у Венички Ерофеева в «Москве — Петушках», хотя он и не пересекал Садовое кольцо. У него есть ощущение не питерской, а именно московской безумной лихости. Правда, с перебором — в таком демонически негативном аспекте безумного пьянства. Сейчас Москва представляется конгломератом — собранием нескольких городов. То есть она остается таинственным городом, которым была, но таинственность окружена современностью.
Александр Шаталов, критик:
Тут нужно разделить на литературу начала, середины и конца ХХ века. Если говорить о начале века, то это «Зависть» Олеши, Всеволод Иванов, Мандельштам, имажинисты, Есенин. Если говорить о советской и постсоветской литературе, то здесь для меня главный Трифонов. Само его присутствие определило противостояние между городской и деревенской прозой. Оно определялось тем, что в Москву хлынуло большое количество людей из деревни. В поэзии это шестидесятники и Борис Слуцкий как их предтеча. Примерно тогда же появилась Людмила Петрушевская со своей первой тоненькой книжечкой, которая с трудом вышла. Конец ХХ века — уже вся литература, которая создается в Москве, — городская и московская. Петербургская литература становится нонсенсом. Эта литература уходит. Интонация петербургской прозы становится устаревшей и какой-то декадансной. Ее начинаешь любить, как уходящий пейзаж.
Тут произошла интересна перемена: московская литература стала бэкграундной — про человеческие судьбы, переживания, фактически это современный Достоевский. То, что Достоевский видел в Петербурге, который тогда был городом, столицей, а Москва — деревней, то сейчас именно Москва — город, а Петербург — уходящая натура. И все проблемы, которые Достоевский видел в Петербурге в прошлом веке, в ХХ веке стали московскими. Возьмем ту же Петрушевскую, у которой каждый герой болен или раком, или простудой. У каждого несчастная судьба и одни чулки на двоих.
Александр Кабаков, писатель:
Смотря как понимать определение «московский». Вот «Горе от ума» Грибоедова — очень московское произведение. Дальше затрудняюсь. Гиляровский — москвич по рождению и один из крупных московских писателей. Потому что было это до 1917 года, когда место рождения сильно влияло на дальнейшую судьбу. Тогда не было переселения народов, гигантской страшной связанной с кровью миграции из деревни. Не было понятия «беженец». Гиляровский родился в Москве, с детства по ней ходил и в силу какой-то склонности выбрал ее объектом своего писательского занятия.
В ХХ веке, особенно после 1917 года, московскими писателями стали все как один приезжие: киевлянин Булгаков, сын казака Трифонов, Аксенов по рождению казанский, по молодости ленинградский — в Москву он приехал уже взрослым человеком и сложившимся писателем. Место рождения и Москва как предмет литературных занятий совершенно не обязательно совпадают. Приезжие в советское время не случайно Москву любят больше, чем коренные москвичи, — она им тяжело досталась. Это земной рай, куда все стремятся, готовы многим для него жертвовать и поэтому очень его любят. Московская литература после 1917 года — это литература приезжих, не побоюсь этого слова, карьеристов, людей, которые прорвались в Москву и делают в ней карьеру.
Гиляровский описывал другую Москву — тихую, уютную. А уже ранний Булгаков описывал новую Москву — столичную, суетливую, бурную, буйную. Трифонов описывал Москву успокоившуюся, важную, сановную — все равно это была столица. Любовь этих писателей к Москве всегда была с оттенком мезальянса. Они все смотрели на Москву с вожделением. А Москва до поры до времени на каждого из них не обращала никакого внимания.
Александр Иванов, издатель:
Абсолютная классика ХХ века здесь непобедима: Москва Тургенева, Толстого, Островского. ХХ век дает нам сначала дореволюционную, потом нэпмановскую, сталинскую, хрущевскую Москву. Здесь возможна скорее политическая хронология. В ХХ веке есть традиция физиологических очерков, идущая от Гиляровского. Есть «Мастер и Маргарита», «Москва — Петушки». Интересны маргинальные авторы, скажем, Проханов. У него тоже есть своя Москва. Например, с романом Проханова «Надпись» можно ходить по району вокруг метро «Новослободская». И, по-моему, у него фигурирует Цветной бульвар — это рядом все. Если отвлечься от географии, то разные периоды литературы дают своих героев. Аксенов, Кабаков, Виктор Ерофеев — это такая мажористость Москвы. Писатели-мажоры. Это в поэзии хорошо видно. Например, различие Евтушенко и Вознесенского с одной стороны и Бродского — с другой. Близость к власти, стиляжничество, попытка законодательствовать в моде, в том числе в литературной. В противовес питерскому аналитизму, самоуглубленности, ноте камерности.
Интересно исторически посмотреть, как сменяется литературная карта Москвы, такая литературная намоленность. Тверской бульвар в связи с Булгаковым, Платоновым, Вальтером Беньямином. Уникальный случай, когда великий мыслитель ХХ века оказался в Москве в конце 1920-х. Он легитимирует какие-то места, придает им глубину. Нужно быть классиком, чтобы легитимировать пространство города, Шекспиру это удавалось.
Москва 1990-х и нулевых скорее осваивается медиасредствами. Например, появляется концепция республики Садовое кольцо. Это пространство московского мини-Лондона становится важным в нулевые годы. Появляется московский глэм в виде не только Робски и Минаева, но и, например, Владимира Спектра: шопинг, клубы, задумчивые и дорого одетые девушки.
Самые московские места для знакомств
Валерий, адвокат, 40 лет, москвич:
Я обычно снимаю девочек в клубе и делаю это уже 10 лет. В «Солянке» (Солянка, 11) собираются прекрасные девушки от 18 до 23. Они легко соглашаются почти на все. Жалко, что прежде чем очутиться вдвоем в постели, мне приходится попотеть с 5 до 9 утра в клубе «Папарацци» (Пятницкая, ¾).
Николай, приезжий неопределенного возраста, военнослужащий:
На Манежной площади всегда много молодежи. Там всегда можно встретить кого-нибудь интересного.
Денис, дизайнер, 35 лет, москвич:
«Солянка» и «Симачев» (Столешников пер., 12, стр. 2) — там, пожалуй, самый интересные девушки. Они больше, что ли, «в культуре», чем на «Крыше» или в «Сохо» (Саввинская наб., 15).
Женя, менеджер, 27 лет, и Аня, студентка, 19 лет, сестры:
Мы обычно просто так не знакомимся, но приятно выходной день провести, например, в «Атриуме» (Земляной вал, 33). Там собираются хорошие компании.
Кирилл, стоматолог, 29 лет:
В «35 мм» (Покровка, 47/24) лучше всего целоваться, это я точно знаю.
Маша Д., безработная, 21 год:
Раньше, когда я была молодая, я часто знакомилась в «Галерее» (Петровка, 27) или на «Крыше» (Наб. Тараса Шевченко, 2/4). На «Крыше» тогда еще в туалет можно было целой компанией зайти. Теперь не так… Зато какие рассветы.
Лена, журналист, 41 год:
Недавно недалеко от моего дома, на Белорусской, открылся бизнес-центр «Белая площадь» (Лесная, 5). Там прекрасные ресторанчики, «Торро Гриль», например. И как-то неожиданно очень приятная публика подобралась. Я вижу, как там знакомятся офисные мужчины с тонкими девушками. Со стороны выглядит неплохо.
Надежда М., секретарь, 24 года:
Я бы всем советовала знакомиться на языковых курсах. Мальчикам — на курсах МИДа, там хорошие девушки. А девушкам — на бизнес-курсах, там целеустремленные юноши.
Сергей, владелец покер-клуба, 29 лет:
Однозначно — «Крыша» или «Винзавод» (4-й Сыромятнический пер., 1, стр. 6) — когда там интересные выставки.
Катя, домохозяйка, 39 лет:
Раньше целоваться приятней всего было в Сокольниках или в Измайлово. Среди кустов было незаметно, собаки только мешали. И подростки еще. Теперь, когда у меня подрастает дочь, мне не очень хочется отпускать ее в парк вечером, особенно весной.
Михаил, менеджер по кондиционированию, 31 год:
Лучше всего знакомиться с девушкой у КВД, она наверняка «чистая». Или, по крайней мере, заботится о себе. Рекомендую медцентр «Пастер» (Бол. Черемушкинская, 28). Я там уже с двумя познакомился. И, кстати, отличные анализы.
Анжела, приезжая, около 18 лет:
В Courvoisier (Мал. Сухаревская пл., 8) очень солидные и достойные мужчины. Они хотят общения, а не только секса.
Миша, студент, 18 лет, приезжий:
Приятно встретить единомышленников. Я часто тусуюсь в магазине «Республика» на Тверской (1-я Тверская-Ямская, 10), даже если мне ничего не нужно покупать. И там я встретил свою девушку, мы вместе уже целый год.
Марика, 24 года, приезжая:
Я не знаю, мне очень нравится центр «Европейский» (Пл. Киевского вокзала, 2), там такие люди культурные…
Сергей, художник, 46 лет, москвич
Старинные московские катки — например, в саду «Эрмитаж» (Каретный ряд, 3). Там такие румяные симпатичные москвички. Они легко отогреваются в моих надежных руках после глинтвейна.
Ангелина, примерно 25 лет, утверждает, что москвичка:
Ой, мне очень нравится «Красный Октябрь» (Берсеневская наб., 6). Там есть клуб приличный — Rolling Stone (Болотная наб., 3), выставочные залы всякие. Ночью там можно побродить. Охрана пускает. Это очень романтично для первого свидания.
Елена, 39 лет, москвичка:
В принципе, если ты одинокая, да еще и с детьми, встретить нормального человека не так-то просто. Но на лыжных склонах в Сорочанах (www.sorochany.ru) или в Волене (www.volen.ru) собираются приятные компании. И если ты с подружкой, то завязать отношения вообще не сложно. И гостиницы там рядом есть, где можно на ночь остаться.
Лиза, 19 лет, москвичка:
Сорочаны. Там такие инструкторы — с ума сойти.
Элвис, 21 год, приезжий:
Я был на вечеринке Matinee, в клубе Discoteque на «Арме» (Нижний Сусальный пер., 5). Господи, какие парни! Почаще бы, господи! Алекс, ты меня слышишь?
Максим, журналист, 39 лет:
У Айдаши в галерее на «Винзаводе» такие попадаются пьяные курочки. Я после открытия выставки Политова — Беловой увез сразу двух.
Алексей Никанорыч, 51 год, приезжий:
Я в Москве проездом, зимой первый раз. У Кремля у вас хорошо — такие девчонки гуляют. Так и хочется схватить.
Мария, стилист, 21 год:
Не поверите, я уже дважды знакомилась в «Иностранке», в библиотеке (Николоямская, 1). Первый раз не очень удачно, но сейчас…
Карина, студентка, 20 лет:
Time Out пишет, что не любит хипстеров. А я вот познакомилась с одним на лекции в «Гараже» (Образцова, 19а). И вообще, там прикольно.
Андрей, ведущий специалист, 30 лет:
На ГУМ-Катке (Красная пл.) самые симпатичные девчонки, которые предпочитают здоровый образ жизни.
Самые достойные свидания
Алина Федорова
Пригласи меня на свидание. Или ты боишься, что я не захочу прийти? Посмотри: я гляжу на тебя распахнутыми глазами. Тебе не нравятся мои рваные джинсы? Я не всегда в них, я каталась на роликах. А для свидания я буду стараться. Я надену свое любимое красное платье с длинными рукавами, а еще накрашу губы красной помадой. И я вовсе не буду холодно сидеть как вамп, источая ядовитый орхидейный запах. Я буду немного нервно смеяться и шутить, говорить нелепые штуки и растворяться в красном цвете любви и жизни. Я буду красивым смешным валенком, с милыми мечтами и игривым настроением. А ты тоже красный, только не знаешь этого. Ты светишься ровным алым светом, и я буду поворачиваться к тебе головой или боком не потому, что ты вдруг сказал что-то неинтересное или я что-то увидела в стороне, а потому что я щекой греюсь и ласкаюсь о твой свет.
Мы пойдем гулять по Москве, это так удобно — гулять по улицам и среди прохожих быть уединенно вдвоем. Можно разговаривать, не боясь пауз в разговоре, и случайно сталкиваться друг с другом, огибая других людей, и я не буду заострять внимания на том, что ты делаешь это специально и чуть-чуть краснеешь, а может, мы неожиданно решим целоваться. Захочу быть как можно ближе к твоим щекотным светлым волосам и нюхать твой пряный восточный запах, Tom Ford или Issey Miyake, нежный и сладкий. А мои черные волосы будут как змеи клубиться вокруг нас целующихся, загораживая и защищая от посторонних глаз.
А потом мы пойдем пить кофе. И это будет кафе и нас будет разделять столик — о, как я ненавижу столики! — но я все равно как будто сижу у тебя на коленках и держу, словно сокровище Соломона, твою умную и сложную голову. Сидя напротив тебя, пытаясь увидеть тебя за разделяющими нас салфетками и чашками, которые выстроились войском между нами на столике, я буду представлять нас с тобой в жаркой арабской стране, где вокруг нас дюны и дует изнуряющий хамсин, и кофе был приготовлен в турке прямо на этом вездесущем песке, а как же иначе. И ты воин, устал от этого вечного вихрения песка и скрипа его на зубах, и ты отдыхаешь, прислонившись ко мне, а я держу твою голову и забочусь о тебе.
Пригласи меня. Ты мне понравился. Я не буду оценивать тебя, твои шмотки, твои деньги, не буду осуждать твое прошлое, не буду планировать наше будущее. Я просто буду смотреть на тебя, и слушать, что ты говоришь мне, как ты дышишь, и оттого, что ты такой другой и непохожий на меня, оттого, что твоя жизнь, чужая неизвестная мне жизнь, вдруг может стать частью моей жизни, у меня перехватит дыхание и я слегка вздрогну.
Пригласи меня для того, чтобы мы расстались. Чтобы я думала о тебе, о твоей жизни, благодаря которой я сегодня стала богаче. Мы были рядом друг с другом, с нашей неловкостью, страхами на свидании, чувствами признательности. Теперь во мне есть частица твоей инаковости, а в тебе — моя. Я рада оттого, что в этом хокинговском пространстве планет наши шарики столкнулись. Ты был моим мужчиной, а я — твоей женщиной, и на столике между нами пробивался из другого измерения хрупкий хрустальный цветок, и это было так интимно.
Это я. Я не влюблена в тебя. Я на тебя смотрю и вижу тебя. Пригласи меня на свидание.
Настя Новожилова
Я обладаю массой достоинств! Я умная, отзывчивая, нежная, веселая, улыбчивая! Я люблю людей, умею любить, люблю любить и ценить любовь! Я полненькая девушка, и этим очень горжусь! Надо пригласить именно меня! Потому что быть не может! Это очевидно! Свидание это всегда приключение! Иногда с разочарованием, но иногда ведь и с победой!
Самая талантливая
Алена Левченко
Мне 29 лет, родилась и живу в Москве, у меня высшее медицинское образование, замужем. После окончания медицинского института работать врачом не стала, а начала искать себя в творчестве. В один прекрасный день я поняла, что хочу петь, причем собственные песни. Сначала были только стихи (незадолго до вышеописанных событий издала сборник собственного сочинения «Путь любви»). И вот, случилось чудо, и я сочинила песню. Затем еще одну, и еще… Одна из моих песен — «Бессонница» — обладает особыми психоделическими свойствами. По отзывам слушателей, на некоторых она действует бодряще, на других — успокаивающе, а один мужчина мне написал, что у него прошла физическая боль после ее прослушивания.
Самые пробивные «понаприехавшие»
Екатерина Панина, приехала из Петербурга
Переезд был настолько стремительным, что я даже не успела собрать вещи — в новую жизнь взяла только плеер. Все питерцы недолюбливают москвичей, я не была исключением. Мне не нравилось все в этом городе: улицы, кольцевые дороги, схема метро, а главное, не нравились люди. Кроме родителей, у меня не было здесь никого.
С тех пор прошло ровно десять лет. С Москвой у меня связаны все самые важные и трогательные моменты в жизни: безумная неделя вступительных экзаменов в университет, первая работа, первый поход на рок-концерт, первый новый год без родителей, интервью с Моникой Беллуччи, первая любовь.
Несколько лет назад я начала работать на телевидении и узнала Москву с совершенно новой для себя стороны. Я вижу, как город постоянно меняется и развивается, здесь становится все больше пространства для тех, кто занимается творчеством, кипит жизнь, всегда есть, о чем рассказать, что обсудить, куда сходить, здесь многое происходит впервые.
Я очень хорошо помню тот день, когда приехала в Москву. Мы ехали ночью с родителями по Садовому кольцу, я смотрела в окно машины, мне было грустно, страшно и казалось, что от этого города не стоит ждать ничего хорошего. Сегодня, каждый раз проезжая ночью по Садовому, я испытываю совершенно другие эмоции. Не могу сказать, в какой именно момент ко мне пришло осознание того, что это мой город. Это, наверное, как в любых отношениях — с каждым годом привязанность становится сильнее и сильнее.
Этот город дал мне возможность творчески реализоваться, найти друзей, а главное, мне никогда не бывает здесь одиноко. Говорят, если ты прожил в Нью-Йорке десять лет, можешь официально считать себя нью-йоркцем. Было бы здорово ввести такое же правило в Москве…
Кристина Птахина, приехала из Суворова
Я приехала четыре года назад из небольшого городка под Тулой с красивым названием Суворов. Я и подумать не могла, что притянусь к такому большому городу всем своим духом, ведь для таких людей, которые привыкли жить в тишине, спокойствии — это дико. Но мне понравилось, я нашла работу, которая меня полностью устраивает. Начала я с помощью знакомых покорять этот хитрый и суетливый город. Люди попадались разные, но я человек не конфликтный и пытаюсь найти компромисс… И все-таки я надеюсь, что этот город будет благосклонен ко мне и у меня получится осуществить все мои цели!