«Апокалипсис» Мела Гибсона предрекает крушение Америки
В кино Мела Гибсона привело равнодушие к собственному будущему. Начав карьеру почти случайно, он за 20 лет превратился в самую высокооплачиваемую звезду Голливуда. Заботу о своей судьбе и карьере этот католик-ортодокс полностью доверил Господу Богу, который послал ему через службу знакомств преданную жену впоследствии — мать семерых детей), экстаз поклонниц, премию «Оскар» и многомиллионные гонорары. Все это было выдано Гибсону через черную кассу, в обход общепринятых правил — за красивые глаза, которые в самых удачных его ролях наполняются свинцовым бешенством. Со своим Богом этот человек расплатится сполна: отчасти из личных средств (сняв за свой счет двухчасовой библейский блокбастер), отчасти собственноручно — ближе к финалу «Страстей Христовых» ударив на крупном плане по шляпке известно какого гвоздя.
Везение, буйный нрав и специфическое мировосприятие Мел унаследовал от своего отца Хаттона Гибсона — того самого человека, который заявил несколько лет назад, что Холокост придумали евреи.
Закончив католический колледж, Гибсон-младший решил подождать, куда его понесет дальше — в авиацию, в журналистику или в глушь, на ферму. Ответ пришел из Сиднейского национального института драматического искусства. Поступать туда Мел не собирался, документы за него без спроса отправила сестра.
Никто не приглашал его на кастинг «Безумного Макса», но он пришел — как всегда случайно, за компанию с приятелем, избитый накануне до полной утраты товарного вида, дико вращающий глазами с похмелья. Опять-таки, за эти самые глаза ему и досталась роль полицейского-психопата Макса из постапокалиптического будущего.
Смонтированный на кухне режиссера-дебютанта Джорджа Миллера, фильм, в котором Мел даже не собирался сниматься, при стоимости в 300 тысяч долларов собрал в мировом прокате 100 миллионов и оказал определяющее влияние на эстетику 80-х годов.
Положительный психопат, наделенный властью и оружием, украшенный шрамами, полицейским значком и проблемами с выпивкой, — этот образ Гибсон пронесет еще следующие лет десять. В 1987 году Гибсон попал в многолетнюю голливудскую франшизу «Смертельное оружие». Спустя год актер впервые в истории кино привлечет симпатии зрителя уже не на сторону жестокого полицейского, а на сторону наркодилера («Текила Санрайз»), а десять лет спустя доведет свое альтер эго до финального абсурда — сыграв в «Теории заговора» таксиста-параноика, хранящего продукты в пломбированных контейнерах.
Перевоплощения Гибсона в харизматичных психопатов трудно квалифицировать только как актерство: чем дальше, тем очевиднее, что Мел ничуть не менее безумен, чем Макс.
Истовый христианин, который публично желает смерти автору своей неавторизованной биографии и угрожает убить рецензента журнала «Нью-Йоркер». Самопровозглашенный ценитель Караваджо и Бетховена, боговдохновленный творец, который на съемках дарит партнершам крыс в подарочной упаковке и пачкает грязью двери соседних трейлеров. Примерный семьянин, который обещает своей жене кромешный ад за гробом, потому что она хоть и «совершенно святая», но все-таки англиканка. Самый успешный актер 90-х, который страдает от депрессии и алкоголизма и регулярно получает взыскания за управление автомобилем в нетрезвом виде. Консервативный республиканец, проклинающий Джорджа Буша за войну в Ираке. Человек, который месяцами извиняется за предполагаемый антисемитизм «Страстей Христовых» и очевидный антисемитизм отца, чтобы при первой же возможности заявить спьяну, что «все войны в этом мире начинают евреи„.
Пока не пересеклись дороги сына Гибсона и Сына Божия, в Голливуде смотрели на эскапады Мела Гибсона сквозь пальцы, как смотрят на выходки обаятельного деревенского дурачка (ему простили даже оскорбительный комментарий по поводу сексуальных меньшинств, прозвучавший в самые лучшие для американской политкорректности годы). Имя Гибсона на афише приносило прибыль, и его продолжали снимать в боевиках и сентиментальных комедиях. Когда подслеповатый Франко Дзеффирелли в 1990-м разглядел в нем Гамлета, актера сочувственно похлопали по плечу и добродушно спародировали в “Последнем герое боевика„. Когда ему приспичило стать режиссером — выдали „Оскар“ за „Храброе сердце“. Но в 2004 году Гибсон распрощался со спасительным амплуа симпатичного парня со странностями, примерив на себя хитон нового апостола. „Страсти Христовы“ собрали в мировом прокате миллионы долларов, а у режиссера появилось столько же недоброжелателей. С тех пор каждое выступление Гибсона старательно протоколировали и воспринимали исключительно всерьез. Отца и сына ловили за рукав на антисемитских вечеринках. Сетевые остряки обзывали Мела “самой занудной знаменитостью„ и сравнивали Гибсона, обросшего библейской бородой, с бородатым же (по причине вынужденного заточения) Саддамом Хусейном.
Навсегда ли дается человеку везение и не станет ли фильм „Апокалипсис“ финалом долгой карьеры, которая началась с постапокалиптической трилогии про безумного полицейского?
Сколько бы скепсиса заранее ни вызывала картина Мела Гибсона про гибель цивилизации майя, предсказать ей провал в прокате ни у кого из экспертов язык не поворачивается. Оставшиеся американские индейцы, а заодно и мексиканцы (фильм снят в Мексике с местными непрофессиональными актерами) уже после первых предпросмотров принялись благодарить создателя „Апокалипсиса“.
Похоже, что “самая занудная знаменитость„, годами плюющая на общепринятые правила, вольно или невольно, снова угадывает верное направление. Если „Страсти Христовы“ вышли в разгар религиозной реакции в общемировом масштабе, то „Апокалипсис“ можно считать провозвестником будущей повальной моды на майя. Все очевиднее, что при помощи давно исчезнувшей империи Америка начинает обретать собственную вожделенную античность.
Мировая история — курица, несущая для массовой культуры золотые яйца. Но Гибсона империя майя интересовала не как потенциальный зрелищный блокбастер, а как способ высказаться на тему политики нынешней администрации США и общего нравственного состояния американского общества. “Во все времена империи гибли по одним и тем же причинам, — заявляет режиссер. — Причины эти возникают снова и снова, сходство бросается в глаза„.
Кровавые ритуалы майя — только на первый взгляд приманка для зрителя. Для Гибсона они — повод донести важное послание. Майя не знали истинного Бога, они бессмысленно проливали человеческую кровь, полагая, что массовыми жертвами можно спасти свое мироустройство. Америка забыла истинного Бога, она бессмысленно проливает человеческую кровь в Ираке — и эта империя также обречена на гибель.
Даже то, что кажется слегка приевшейся пиар-уловкой — язык майя, на котором снят „Апокалипсис“, — на самом деле такое же следствие религиозного фанатизма режиссера, как арамейский и латынь в „Страстях Христовых“. Гибсон, как и его отец, выступает против решения Второго Ватиканского собора (1962-1965), разрешившего служить мессу на национальных языках. Если „Безумного Макса“ американские прокатчики передублировали с местным акцентом, то с древними иудеями и древними майя аутентист Гибсон ничего подобного сделать не позволит. Впрочем, Альберт Давлетшин, научный сотрудник Института восточных культур и античности РГГУ, говорит: “У принадлежащего к языковой группе майя юкатекского языка (на котором снят фильм. — Прим. Time Out) больше всего живых носителей — несколько миллионов. А уж язык классических майя (восьмой век), в любом случае,звучал несколько иначе».
В этом году Мелу Гибсону исполнилось пятьдесят. У него есть все, что может вообразить в своем тщеславии человек: горы денег, «Оскар», жена, семеро детей и даже собственная церквушка в Пенсильвании. Тем интересней узнать, в какие еще повороты впишется или не впишется его судьба
после «Апокалипсиса».