“Слово “милый” меня не оскорбляет”. Интервью с Резо Гигинеишвили

Закончена съемка телесюжета о выходе «ЖаRы», лирической комедии о четырех школьных друзьях, которых играют Артур Смольянинов, Константин Крюков, Алексей Чадов и певец Тимати. Продюсер фильма Федор Бондарчук и режиссер Резо Гигинеишвили стоят в окружении каких-то людей в фойе. «Профессия режиссера включает в себя умение держать удар, — разносится по кинотеатру „Пять звезд“ хорошо поставленный голос Бондарчука. — Я думаю, что критика будет агрессивной. Перед премьерой советую для вдохновения перечесть мою прессу по „Тихому Дону“ — меня просто изничтожили„. Так Бондарчук напутствует 24-летнего Резо, работавшего первым помощником режиссера на съемках „9 роты“. И тут вступает пресса, точнее Time Out.

В „ЖаRе“ читается отсыл к „Я шагаю по Москве“ — специально или случайно? Георгий Николаевич — это мой кумир (Георгий Данелия, режиссер „Я шагаю по Москве“. — Прим. Тime Оut). И чего бы я хотел на данный момент в профессии, так это приблизиться к форме, где и смешно, и грустно. И если лирика, свойственная Данелии, чувствуется в моей картине, то это большая похвала. И если вы вспомните итальянский неореализм, картину „Похитители велосипедов“
(режиссер Витторио Де Сика, 1948. — Прим. Тime Оut), например, — это ужасная история, но в какие-то моменты ты улыбаешься, даже смеешься, и есть милейшие сцены… И вообще слово „милый“ в кино меня не оскорбляет.

Не оскорбляет? Я переспрашиваю потому, что это слово одним из первых пришло на ум после просмотра вашей картины. У меня потом целый день хорошее настроение было.

А почему это должно оскорблять? В жизни почему-то никого это не оскорбляет. Для меня „милое“ — это теплое такое. Я бы хотел делать теплое кино. „ЖаRа“ – предощущение любви и солнечного дня. Несмотря на сжатые сроки… За 10 дней был написан сценарий, за 15 прошла подготовка к съемкам. За четыре месяца мы сделали картину. Может быть, в ней есть недочеты, но в ней есть… несущийся поезд, улыбка, страсть, молодость и ощущение, что мы здесь и сейчас и этот город — наш, и он нам принадлежит, и мы хотим что-то делать… Вообще, я достаточно консервативный человек, ностальгирующий по прошлому — какие артисты тогда были: Леонов, Ефремов или Евстигнеев! Но я увидел Костю Крюкова и Артура Смольянинова на съемках „9 роты“… Ну кто они? На съемочной площадке Миша Пореченков называл их маленькими. И вот эти маленькие, если они будут столько же трудиться, они станут такими же мастерами. А они трудятся, и их популярность не случайна.

А что это вас там Федор напутствовал? Говорил, что картину критика примет агрессивно?

Ну примет и примет. Для меня важно мнение нескольких друзей, коллег и дыхание зала. Если зал воспримет, поймет, узнает себя в героях, тогда я сделал фильм не впустую.

Я думаю, что критика в первую очередь прицепится к тому, что вы сняли в фильме всех, кого знали, включая ведущую Риту Митрофанову, режиссера Тиграна Кеосаяна и главного редактора журнала Harper’s Bazaar Шахри Амирханову. Скажут, тусовку сняли.

(Начинает немного сердиться.) Ну что значит „тусовку“?

Хорошо — определенную московскую компанию.

Парень из Солнцева или из Люберец, который купит билет в кино, знать не знает, кто такая Шахри Амирханова. Он видит какую-то девушку, которая улыбается, что-то говорит и делает это хорошо. Я готов держать удар критики на этот счет. В этой истории есть документальность. Шахри во многом — герой нашего времени. Она очень молода — да что молода, она маленькая! — и она руководит очень серьезным журналом. Ее можно только уважать. А что касается Риты Митрофановой… В фильме собраны люди, которые что-то представляют собой, они заняты своей профессией, и я их за это уважаю. Если критика сочтет это за междусобойчик, тогда нужно говорить о проблемах восприятия реальности у критики. Я снял оператора Максима Осадчего в кадре, ну и что? Я снял Федора. Это играет на историю, это работает. Мне нравится некая документальность в картине. Я не могу делать картину об абстрактных молодых людях. Я снял то, что хорошо знаю.

Почему в названии „ЖаRа“ буква „р“ написана латиницей?

(Устало.) Ну, это то, что называется пиаром. Я не обращаю внимания на эти вещи, честно. Написано и написано.

Мы живем в неприятный период ссоры России и Грузии и странных событий, происходивших в Москве с грузинами… Вас лично они как-то коснулись?

У меня есть дочь Маруся, которой сейчас пять месяцев. Недавно мы решили крестить Марусю в православной церкви в Брюсовом переулке, где практически вся моя семья крестилась и куда хожу я. Но на крестинах моей дочери не было моего отца. Потому что не было никакого сообщения между Грузией и Россией. Мне было обидно. Я бы хотел, чтобы грузины в российском сознании ассоциировались с Нани Брегвадзе, поющей русские романсы, или с Бубой Кикабидзе, которого русские любят. Любят, но то поколение уходит, а сегодняшние 14-летние смотрят замечательные картины, но у них нет Данелии. И с чем у них ассоциируются грузины — только с криминальными хрониками по телевизору? Главное — сохранить теплоту отношений. Я не хочу, чтобы наши народы существовали отдельно… Ну как — перезахоронить Грибоедова в России? Оставить Нину Чавчавадзе, склонившуюся над его могилой, вот с этой ее надписью на надгробии “Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!„, а его — сюда? Должно что-то поменяться.

Давайте к фильму еще вернемся напоследок. Почему у героев имена актеров — Артур Смольянинов играет актера Артура, а рэпер Тимати — рэпера Тимати?

Честно? Ничего специального. Я придумал историю, написал реплики для того же Тимати, но между тем, как разговариваю я, и как разговаривает Тимати, есть большая разница. Я его спрашивал: “Тима, как бы ты эту фразу произнес?» И он переводил это с русского с грузинским акцентом на свой сленг, и поэтому его герой говорит естественно. И мне было удобно писать в сценарии «Артур», «Леша», «Тима», «Костя». А когда мы вышли в съемочный период, никто ничего не переписывал, и в кадре все начали называть друг друга настоящими именами.