Смешно ждать от кино какой-то идеологии
О фильме «Как я провел этим летом» вы дали, наверное, тысячу интервью.
Многие совпадают дословно — такой копи-пейст. Меня обо всем уже спрашивали. Даже о том, как прикормить на съемках москитов.
Пару лет назад у вас не было бороды — а теперь вы как библейский персонаж.
Все, у вас полный экслюзив! У меня был опыт выращивания растительности на лице — в мае 2000 года мы с Шандором Беркеши и Борисом Хлебниковым сели в «Ладу» четвертой модели и проехали от Москвы до Коктебеля по всяким городам и селам. Останавливались в деревнях, фотографировали, жили в палатках на берегах каких-то озер, а добравшись до пансионата, обнаружили, что нет ни света, ни горячей воды. Так и заросли. Вернулся домой в Москву, поскребся, оставил усы, но они продержались пять минут — жена увидела и подскочила: «Что это?» Я с усиками был похож на латиноамериканского мерзавца. На Чукотке вышло примерно так же: мы жили в каменном бараке, построенном в 1990-х для метеорологов, горячей воды снова не было, бриться ужас как не хотелось… А начальник экспедиции может существовать в двух режимах: гладко выбритым или с бородой — промежуточная городская небритость не канает. И Сергей Пускепалис мне говорит: «Леша, че ты паришься? Тебе пойдет борода!» Она отросла, в какой-то момент начала даже лезть в рот вместе с борщом и щекотать подмышки.
На одной киноведческой лекции тут сказали, что в России впервые с 1960-х меняется поколение режиссеров — это о вас, Мизгиреве, Хлебникове…
Почему впервые? В Ханты-Мансийске я очутился за одним столом с Чухраем, Соловьевым—— вот оно, предшествующее нам поколение! Оно немного расплывчатое, но и мы скоро станем расплывчатыми.
А вы куда-то осознанно движетесь?
Как массовое явление? Нет. История кино знает только одну новую волну, которая куда-то осознанно шла, — французскую, образовавшуюся вокруг Cahiers du cinéma. После «Кинотавра-2009» я, наверное, могу сказать «мы»: афиша фестиваля на 90% состояла из моих ровесников, и было ощущение, что фестиваль живет по нашим правилам, более честным. Мы испытываем симпатию друг к другу, но каждый идет своей дорогой. Нас объединяет то, что каждый пытается говорить своим голосом, но единой идеологии нет. Любая новая волна является частью больших движений в обществе — а в России сейчас полная аморфность. Поэтому смешно ждать от кино, не самого благородного из искусств, какой-то идеологии.
Ну вот вы боретесь с оскотиниванием…
Я ни с чем не борюсь! Я вообще не борец, но есть вещи, которые меня искренне волнуют. Самое интересное для меня — то, как человек в любой ситуации остается человеком. Помните «Пианиста» Поланского — в какие-то моменты герой Броуди становится почти насекомым, копошится, ножками вцепляется в жизнь? А как люди оставались людьми во время ленинградской блокады? Вот она тема — дико крутая! Я, правда, вряд ли на нее замахнусь — кишка тонка.
У меня остался такой вопрос: могут ли двое помириться после того, как пытались друг друга перестрелять, загнать, отравить?
О да! Это коллизия не из моей жизни, но она универсальная в отношениях с другом, женой, любимым человеком. Если крепко с кем-то поцапаться и при этом понимать, что оба не правы, потом трудно найти правильные слова, извиниться. Сидишь рядом и сопишь.