Когда шедевры были монстрами: истории и судьбы знаменитых московских домов
Царицыно. Барский гнев и барская любовь
Архитектор Василий Баженов не был баловнем судьбы: дорогу к признанию сын дьячка одной из кремлевских церквей пробивал многолетним учением и нелегким трудом. К сожалению, сохранилось не так много творений Баженова — да и те в большинстве своем либо создавались «в соавторстве», либо были перестроены и переиначены еще при его жизни. Однако и эскизы невоплощенных проектов, и те здания, которые однозначно опознаются как детища Баженова, являют нам картину ясного и многогранного таланта. Василий Иванович обладал редким умением гармонично связать классическую четкость линий и фантазийность, красоту и смысл — и он вполне заслуженно стал придворным архитектором Екатерины II. В своей переписке императрица с жестоким любованием рабовладелицы называла его «мой Баженов».
На его совести остались и довольно сомнительные проекты: например, амбициозная задумка «Форума великой империи» — Большого дворца на Боровицком холме, который безвозвратно перекроил бы исторический облик немалой части Кремля. Ради него уже было снесли участок стены, выходящей на Москву-реку, но в 1775 году Екатерина II остановила работы. Но самой огромной его неудачей стал любимый сейчас москвичами и ценимый архитекторами парк Царицыно. Обустройство полузаброшенного имения под Москвой «под ключ» стало для Баженова тяжелой обузой вместо награды.
Хотя местечко Черная грязь заблаговременно переименовали в Царицыно, хотя Потемкин и вся свита, не жалея крепостных, увеселяли «матушку», укрепляя ее в желании оставить там очередное архитектурное доказательство своего величия — звезды сошлись как-то неправильно. Баженов принялся за дело с большим энтузиазмом: Екатерина, несмотря на постоянный контроль проекта, оставила ему довольно много простора для полета фантазии. «Готический», как это понимали тогда в России, замок-городок постепенно обретал свой уникальный облик, несмотря на финансовые препоны. А денег не хватало катастрофически: Баженов правдами и неправдами вымаливал их у чиновников, а потом и вовсе вложил собственные средства, продав дом и войдя в немалые долги.
Угодить императрице — задача из разряда «пан или пропал». Как вышло, что Екатерина, сама же чутко проверявшая каждый этап строительства, просматривавшая планы и эскизы, осталась настолько недовольна результатом? Доподлинно мы, видимо, уже не узнаем — историки выдвигают около тридцати версий! Масонство ли Баженова тому причиной, его общение с нелюбимым сыном Екатерины, будущим императором Павлом, ее увлечение другим проектом — Пеллой-Отрадным под Петербургом — вероятно, истина где-то на перекрестье этих событий. Царицыно задумывалось как каприз — так и вышло.
Часть уже готовых построек была разрушена по велению царицы, а Баженова отстранили от проекта; что характерно, не возместив вложенных средств. Несколько лет спустя работы над порядком обветшавшим имением возобновились под руководством Матвея Казакова. Точных сведений, был ли Казаков учеником Баженова, нет, но по меньшей мере уважение к первоначальному проекту он проявил, хоть и пришлось некоторые элементы убрать и переиначить Большой дворец. В итоге из баженовского до нас дошли Хлебный дом, Фигурный и Большой мост с некоторыми изменениями, а также Оперный дом.
Несмотря на искажения его замысла, Царицыно сохраняет цельность и вдохновение своего зодчего — и дорого нам этим. Долгие десятилетия ветшавшее, превращавшееся в руины (весьма живописные!) Царицыно «перепинывали» от государя к государю, но, по иронии судьбы, востребовано место с таким говорящим названием стало уже на исходе царизма. В конце XIX века в округе вырос популярный дачный поселок, где отдыхали многие знаменитости. А после революции в переименованном в Ленино поселке жизнь забила ключом: в Хлебном доме устроили коммунальные квартиры, один из Кавалерских корпусов занял Совет рабоче-крестьянских депутатов. Что было дальше — вы знаете. Не без потерь и вопросов, но воплощенный в камне каприз императрицы отреставрирован и радует всех желающих.
Волшебный фонарь: 5 историй московских сказочных домов
Мы любим сказки, даже когда становимся взрослыми – а нет лучшего сказочника, чем большой и очень старый город. Time Out, походив по златой цепи московской архитектуры, нашел пять зданий, история которых тесно связана с детством, красотой и ожиданием чуда.
Доходные дома. Архитектура ловких людей
В век победившего постмодернизма мы привыкли к представителям множества архитектурных стилей и их самым вычурным сочетаниям. Непросто представить потрясение размеренной Москвы позапрошлого века от решительного стука копыт Золотого тельца по ее мостовым. Доходные дома как идея прорастали в быт москвичей к тому времени уже более века — но были они небольшие, в два-три этажа, скромные, не выпячивавшие свое предназначение. Что-то вроде пансионата для интровертов. Однако к концу XIX века скромность проиграла капиталу.
В 1876 году был построен первый пятиэтажный московский доходный дом — это событие не одну неделю обсуждалось в газетах и салонах. К 1900 году доходных домов в Москве было уже более пяти сотен. Разнеженные московские обломовы, впав в азарт, догнали, а то и перегнали петербургских штольцев, осознав выгоду этого предприятия. За стихией стройки не слишком успевали законы и правила, порой нарушались исторические ансамбли и силуэты. В газетах новостройки величали «уродами» и «монстрами», но поди разберись, сколько тут было искреннего негодования о дурном вкусе застройщика — и сколько зависти от того, что самому не хватает не то что построить такой, а даже и снять квартиру пореспектабельней! А в Москву ехали будущие рабочие мануфактур и заводов, город рос, требовалось все больше жилья — и доходные стройки стали осознанной необходимостью.
Звучит знакомо: разве не в ту же протоптанную предками колею мы попали в годы фантасмагории лужковского капрома?
Как и полагается при капитализме, дома делились на категории по цене и комфорту. На тех, что поплоше, архитекторы «набивали руку», формируя свой стиль — некоторые, впрочем, так его и не находили, как, например, Эрнст Нирнзее. Самый известный из его домов — построенный в 1912-13 годах в Большом Гнездниковском переулке, был «третьей категории», дальше только откровенные ночлежки. Высотой в 10 этажей, на одиннадцатом — легендарная Крыша; дом был прозван «тучерезом». В сущности, претензий с архитектурной стороны к этому дому особо не было — он недостаточно вычурен, но и не откровенно прост, этакий умеренный модерн. Но вокруг здания с начала строительства вился шлейф мистических историй — то пожары, то падения с высоты; бытует легенда, что и сам архитектор расстался с жизнью, бросившись в лестничный пролет этого дома.
Летели камушки и в сторону двух доходных домов для бедняков и рабочих, построенных по завещанию легендарного скряги, купца Гаврилы Солодовникова (на ул. Гиляровского). Одним слишком хороши, другим слишком плохи, а еще и с собственными именами, что за чудеса — дом для одиноких назывался «Свободный гражданин», а для семейных — «Красный ромб». Время показало правоту тех, что считал, что «слишком хороши» — не зря в «Ромб» заселились после постройки вовсе не рабочие, а чиновники, а потом и обедневшая знать.
В стилях цвело невероятное разнообразие: в конце XIX века доходные дома тяготели к русскому стилю, но попадались классицизм и неоклассицизм, барокко и неоготика, и, конечно, эклектика, а к началу нового века позиции прочно завоевал модерн. Много лет спустя, уже в 1930-х годах, Корней Чуковский написал в дневнике об одном из признанных модернистских шедевров — доходном доме Рябушинского:
«Особняк так безобразен и нелеп, что даже честные сугробы и глыбы снега, которыми он окружен и засыпан, не смягчают его отвратительности… Самый гадкий образец декадентского стиля. Нет ни одной честной линии, ни одного прямого угла».
Если бы так выразился наш современник, его бы, мягко говоря, не поняли. Но если вернуться в самое начало века ар-нуво, возможно, у Чуковского нашлись бы единомышленники.
Один из безусловно любимых в наши дни бывших доходных домов в стиле модерн — знаменитый «дом под рюмкой» на Остоженке — тоже получил свою долю негодования. Мало того, что здание состоит как бы из двух слишком разных половин (так и есть, строгая часть — чуть более раннее здание по проекту Нирнзее, а модерн полегкомысленней — дом, построенный в 1907-09 годах для купца Якова Филатова), так еще и эта не то рюмка, не то громоотвод новейшей конструкции! Кто-то из репортеров не выдержал: «Каждый новый год приносит Москве несколько десятков новых, чудовищно нелепых зданий, которые врезаются в городские улицы с какой-то особенной, только одной Москве свойственной, удалью».
Ну что ж, впереди Москву ждало немало интересного. Дом с рюмкой — по легенде, Филатов был то ли пьяница, то ли наоборот, старовер, перевернутой посудиной символизировавший борьбу с зеленым змием — стоит, обласканный взглядами приходящих к нему на экскурсии. «Монстры» тех лет — теперь для нас словно химеры и гаргульи Собора Парижской богоматери: каждую узнаешь «в морду» и умиляешься, и переживаешь, не пострадали ли они от пожара. То, что когда-то было странным, непривычным, не вписывающимся в окружающий ансамбль, почти уродливым — за век с лишним сроднилось с Москвой, пустило корни в ее землю — и наши сердца. Более того, в наши дни становится востребована и сама практика возведения доходных домов и жизни в них.
Москва домашняя: жители столицы о своих любимых зданиях
Time Out попросил москвичей рассказать о любимых зданиях, на которые стоит обратить внимание во время прогулки.
Дом дурака. Строитель пирамид
Этот удивительный особняк на Воздвиженке словно был построен специально для того, чтобы стать городской легендой. Молодой богач из знаменитого рода купцов-мануфактурщиков Морозовых, Арсений, правнук основателя рода Саввы, был известным кутилой и прожигателем наследства. Вопреки устоям предков-старообрядцев, он отнюдь не чурался иноземного: много путешествовал по Европе, отслеживал новинки прогресса, посещая международные выставки. На одной из них познакомился с архитектором Виктором Мазыриным, выпускником Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Тот был личностью интересной и, вероятно, харизматичной — Арсений, бывший почти на 15 лет младше, проникся не только его архитектурными талантами, но и восточными эзотерическими практиками, которыми Мазырин был глубоко увлечен. Тайны Востока, спиритизм, мистическое и сверхъестественное, всю жизнь интересовавшие Мазырина, не особенно, впрочем, отражались в его проектах — до встречи с Морозовым.
Зная теперь, какую роль он сыграл в жизни Арсения и в увековечении его имени, можно всерьез поверить в мистическое совпадение этих судеб. На свое 25-летие Арсений Морозов вознамерился преподнести сам себе дворец. Тем более и подходящий участок земли достался в подарок от матери. Но вот какой именно дворец… Вместе с Мазыриным они отправились в очередное путешествие в поисках вдохновения — и нашли: обоих очаровала архитектура дворцов португальской Синтры. Основным прототипом особняка называют дворец Пена в мавританском стиле, строительство которого началось в 1838 году; влияние оказал также фантазийный дворец Регалейра — вряд ли Мазырин мог остаться равнодушным к символике, которая по воле бывшего хозяина имения, масона-миллионера Монтейру, была плотно вписана в архитектуру здания. Знатоки наверняка определят еще не одну аллюзию к иным прекрасным зданиям юга Европы: дворец Морозова стал гармоничным слиянием стилей, прообразов, идей.
Но оценили ли этот сгусток южной солнечной красоты суровые московиты? С самого начала строительства публика была настроена в штыки: для подавляющего большинства Морозов был лишь самодуром-миллионщиком, а его дом — непонятной и чуждой на московской улице поделкой.
Считается, что именно по строительству особняка на Воздвиженке прошелся в своем «Воскресении» Лев Толстой устами князя Нехлюдова: мол, голодные рабочие должны возводить «глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку».
Когда особняк был завершен, оценить его явилась маменька Варвара Алексеевна, кремень-женщина, из тех, что щедро меценатствуют на публике, но домашних держат в кулаке. Скорее всего, это забавно-горькая строчка городской легенды — но ведь так легко представить, как эта суровая купчиха восклицает, махнув рукой: «Раньше одна я знала, что ты дурак, а теперь вся Москва будет знать!». Публика охотно подхватила тему: с тех пор особняк именовали «Домом дурака».
Возможно, Морозов напрактиковался в медитации под руководством Мазырина, ибо стойко переносил насмешки. Братьев-меценатов, коллекционеров живописи, срезал хлестко: мол, мой дом будет стоять века, а с вашими картинами неизвестно что будет. Арсений, наверное, истово верил в удачу своего детища — ведь и в декоре особняка столько ее символов из разных времен и стран: вход в виде подковы, узлы из корабельных канатов, дракон на цепи… К сожалению, самому хозяину это не особенно помогло. Даже через десяток лет после знакомства с Мазыриным Арсений оставался поклонником его эзотерических практик. Однажды в пылу спора он решил доказать приятелям, что это поможет ему не почувствовать даже сильнейшую боль — и выстрелил сам себе в ногу. Неизвестно, терпеливо ли он переносил последствия раны — но против заражения крови эзотерика точно была бессильна. В конце 1908 года, в возрасте 35 лет, Арсений Морозов умер.
Архитектор Мазырин, в своем увлечении мистицизмом всерьез считавший себя реинкарнацией древнеегипетского строителя пирамид, спроектировал еще немало зданий — в основном разлетавшихся тогда как горячие пирожки доходных домов. Но самым знаменитым его творением остался Дом дурака Морозова — маленькое чудо в центре Москвы, и по сей день поражающее нас, уже искушенных любым смешением стилей и изобразительных средств.
10 необычных памятников Москвы
Time Out рассказывает про 10 самых необычных монументов столицы. Памятник сырку «Дружба», табурету, студенческим приметам и еще семь забавных скульптур, которые можно найти в городе.
Дома Мельникова. Новый Быт стучится в дверь
Архитектура неизбежно отражает перемены в обществе: для человека, чуткого к этому языку, здания становятся своеобразными страницами летописи. После революции история новой страны и небывалой еще Москвы пишется, в том числе, и в камне.
Знаки эти, однако, понятны далеко не каждому: даже сейчас конструктивизм остается загадочным или просто не слишком эстетически близким стилем для многих горожан. Что уж говорить о временах, когда эти здания только появились?
Надо сказать, ругать архитектуру в послереволюционные годы надо было с умом — к концу 1930-х в одном лагере могли оказаться и критик, и тот, кого он критиковал. Возможно, до нас даже не дошли истинные масштабы недовольства конструктивизмом — но представить его легко. Ведь дело касалось зыбкой идейной почвы. Не будем даже брать в расчет широкие массы, которым полагалось идти строем и выражать коллективный восторг — или негодование. Читая сейчас критические отзывы тех лет, не всегда понимаешь, о чем речь — слишком много идеологического контекста, уже ускользающего от нас. Но все же возьмем хотя бы пару шедевров конструктивизма, которые параллельно вошли в список «30 самых красивых домов Москвы» — что говорили о них современники?
«Генератором» едва ли не самых интересных памятников эпохи конструктивизма в Москве был архитектор Константин Мельников. Сегодня мы в восторге от экспрессии его зданий — это трехмерная бетонная живопись, пространство, словно бы сочетающее в себе большее количество измерений, чем нам привычно. Гараж «Интуриста», гараж Госплана, Бахметьевский гараж, Дом культуры имени Русакова, клуб «Каучук», клуб «Буревестник», и, собственно, Дом Мельникова — всякое из творений «советского Гауди» изумляет и запоминается. Но какие яростные споры рождало каждое из них!
Уникальный Дом Мельникова называли «беспринципным экспериментом», видели в нем «классово враждебные» черты — впрочем, неудивительно: по сути, это был особняк на одну семью, и это в годы расцвета «человейников»!
Автора обвиняли в эксцентричности, оригинальничаньи и эстетстве — что, разумеется, было идейно чуждо истинному строителю коммунизма или домов для строителей коммунизма.
Сложно, кажется, найти здание, более изруганное, чем ДК Русакова — чудо, что он все же достоял до наших дней. Критики предрекали, что «безобразные бетонные опухоли» вынесенных за пределы фасада амфитеатров непременно обвалятся, а сам дом называли и гротескным, и уродливым. В конце концов архитектора заклеймили «мелкобуржуазным формалистом от архитектуры», и это стало фактически концом его карьеры — гараж «Интуриста», строившийся в середине 1930-х, ему завершить уже не дали.
На фото: архитектор с женой.
Как говорил кот Бегемот, история рассудит нас — и в данном случае она справедливо поставила творения Мельникова в один ряд с мировыми шедеврами. Кульминация конструктивизма в понимании его создателя — с окошками-сотами, без единого угла — Дом Мельникова стал частью музея архитектуры имени Щусева — музеем творческого наследия самого архитектора Константина Мельникова и его сына Виктора.
Time Out знакомит своих читателей с интересными местами спальных районов Москвы, где, как оказывается, можно не только спать, но и развлекаться, культурно обогащаться и просто хорошо проводить время.
Сталинские высотки. Городов вавилонские башни
Москвичи помнят, сколько скепсиса и опасений было в ходе строительства Москва-Сити. Да и после завершения – не только мэр Собянин, но и некоторые из архитекторов, принимавших участие в проекте, считают «русский Манхэттен» градостроительной ошибкой. Впрочем, виной тому не столько архитектурная составляющая, сколько неудачное местоположение, сложности с вписанностью в инфраструктуру и транспортной развязкой. Идейные претензии тоже есть: москвовед Рустам Рахматуллин считает Москва-Сити сомнительной «метафорой господства Нью-Йорка над российской столицей», что принимали на ура в постперестроечное время, но не в 2010-е. Тем не менее, для многих Москва-Сити уже практически заменил Кремль в роли символа столицы. Тоже довольно неоднозначная история — но уже свершившаяся. Невозможно воспринимать Москва-Сити как вещь в себе, без «оправы» в виде большой Москвы — но можно любоваться одним на фоне другого. Чем выше здание, тем знаменитей, а чем знаменитей — тем больше его обсуждают и осуждают.
Говорят, когда-то каждое московское здание «выше Ивана Великого» ждала недобрая судьба — достаточно красноречивым примером может служить Храм Христа Спасителя. Построенный в 1860 году, он стал фактически первым с XVI века зданием выше колокольни и был таковым до 1931 года, когда его разрушили. Но суеверия не выстояли против прогресса. Статус столицы победившей фашизм страны и эго отца народов требовали визуального подтверждения величия, и началось строительство знаменитых сталинских высоток. Впрочем, критиковать их современники не решались — право на это было лишь у самого Сталина. Несмотря на «букет» самых лучших архитекторов, с точки зрения придирчивого заказчика в проектах не все было гладко. По легенде, решение установить на зданиях шпили — идея Иосифа Виссарионовича. Здание МИД сначала построили с плоской крышей, что страшно не понравилось то ли Берии, то ли Сталину, и архитекторам пришлось в спешке продумывать облегченную конструкцию шпиля из листовой стали. Последнюю из семи высоток — здание гостиницы «Украина» — завершали уже при Хрущеве. Тогда же высотки и их архитекторы получили свою дозу критики: была развернута целая кампания по «выявлению ошибок» в строительстве. Оно было объявлено слишком дорогостоящим, и на волне «борьбы с украшательством» дорогу на свет пробили хрущевки. Однако собака лает — караван идет. Высотки стоят, все так же основательны, величавы и окутаны флером мрачных легенд, а останутся ли в Москве типовые коробки имени Хрущева?
Традиции сталинских высоток не давали покоя архитекторам и много позже. Печальной пародией на стройки эпохи развитого социализма стала история многофункционального комплекса «Оружейный». Длилось его строительство больше десяти лет: участок перепродавался, уже начатое возведение здания останавливалось на нескольких этапах. В 2008 году оно встало, казалось, окончательно — и несколько лет законсервированный «скелет» высился над центром как памятник очередному кризису. Впрочем, досталось «Оружейному» и после достройки в 2016 году — многие считают, что в исторический архитектурный ансамбль он не вписывается. Москвичи любовно прозвали его «зиккуратом», «пирамидой Хеопса» и «Мордором». Но вопреки всему «Оружейный» умудрился занять первое место в номинации «Народный выбор» конкурса «Лучший реализованный проект в области строительства» Москвы в 2017 году. Да и присмотрелись, примирились: все же эти неоготические мотивы — далеко не худшее, что строилось в столице.
Сто метров Ленина и усыпальница советских богов: несбывшаяся Москва
Дворец труда, Дворец Советов, Пантеон — Time Out вспоминает эти и другие гигантоманские проекты, которые закончились ничем.
