Главное детище Ивана Цветаева: как создавался Пушкинский музей
Основатель — Иван Цветаев
Представить себе Пушкинский музей невозможно без его основателя Ивана Цветаева. Именно он выступал с необходимостью создания учебного музея в Москве, где студенты, художники и любители могли бы развивать свой вкус на античных образцах и в целом знакомиться с историей искусства, не выезжая за пределы страны. Своим детищем он занимался безвозмездно, не получая за это жалования: представлял императору Николаю II макеты музея, его концепцию, ездил на свои средства в зарубежные поездки за экспонатами, старался не тратить бездумно деньги, которые выделяли попечители.
Цветаев вырос в семье сельского священника: мать рано умерла, так что воспитанием четверых сыновей занимался отец. Несколько лет мальчик получал образование в духовном училище и семинарии, затем увлекся филологией и древними языками: ездил обучаться в Варшаву и Италию, а затем и сам преподавал в Санкт-Петербурге греческий язык, а в Москве — латинский.
Позже Цветаев увлекся искусством и долгое время проработал в Румянцевском музее — одном из первых публичных музеев в Москве. С 1901 по 1910 годы Иван был его директором, выполнял работу ответственно и без нареканий, но все равно попал в скандал. Из гравюрного кабинета украли несколько произведений. Несмотря на то что вора довольно быстро нашли, Цветаева обвинили в недобросовестном исполнении своих обязанностей — сказалась личная неприязнь тогдашнего министра просвещения.
После долгих препирательств Цветаев написал в свою защиту обстоятельный текст, дело было прекращено, но Иван все же ушел с должности и вплотную занялся Пушкинским музеем.
Говорят, что во многом интерес к античному искусству у Цветаева появился в связи с первой женой, оперной певицей Варварой Иловайской. Ее отец был известным историком, по учебникам которого учились несколько поколений гимназистов. Семейная жизнь складывалась счастливо, но после рождения второго ребенка Иловайская скоропостижно скончалась. Через какое-то время Цветаев женился во второй раз на Марии Мейн. От этого брака родились две дочери — Анастасия и в будущем известная поэтесса Марина Цветаева.
Цель — создать учебный музей изящных искусств
В то время в Москве было не так много публичных музеев — искусством увлекались преимущественно частные лица, которые предпочитали не выставлять свои коллекции на всеобщее обозрение, к тому же собирали их, ориентируясь исключительно на личный вкус.
Однако несколько музеев все же было. В основе уже упомянутого Румянцевского музея — он располагался в доме Пашкова в Москве — лежала коллекция графа Николая Румянцева, который увлекался древностями вроде старинных пергаментов, рукописей и книг. Третьяковская галерея открылась раньше Пушкинского музея, но тоже была основана на частной коллекции: Павел Третьяков стремился сделать срез русского искусства, показать работы ведущих соотечественников и современников. Замысел Цветаева же заключался в том, чтобы создать в первую очередь образовательное пространство: музей был создан при Московском императорском университете (будущий МГУ). Поэтому специально для музея из гипса заказывались слепки классических скульптур и фрагменты архитектурных памятников — на их основе студенты могли подкрепить изучаемые дисциплины визуальным материалом, да и любой желающий мог составить свое впечатление об искусстве — музей был открыт для всех, а один раз в неделю в него планировался бесплатный вход.
Цветаев много путешествовал и сам одно время был преподавателем, его, помимо искусства, занимала и педагогическая сторона вопроса: он с интересом относился к системе образования в других странах.
По логике Цветаева, чем насмотреннее будет человек, чем больше разных хороших образцов изучит, тем проще ему будет ориентироваться в прекрасном.
«Большое количество образцов, думается нам, уже само по себе должно приучить глаз изучающего к отличению метоп от скульптур фриза, к точному разграничению горельефа от барельефа и горельефа от статуи фронтона», — говорил Иван Цветаев.
Коллективное финансирование музея
Деньги на музей, как и само место, отдавали Цветаеву неохотно: в центре Москвы на тот момент это был, пожалуй, единственный незанятый участок земли — здесь думали построить промышленное училище с химическими и мыловаренными лабораториями.
«Проект такого музея был встречен холодно, многие сомневались в возможности его создания, мало кто верил в его успех. Уступчивый и нетребовательный в жизни, отец проявлял невиданную настойчивость в преодолении препятствий на пути к созданию задуманного», — рассказывала Анастасия Цветаева.
Что касается денег, то Николай II, одобрив идею создания музея, выделил на него только 200 тысяч рублей, что было не такой уж большой суммой. Однако пример императора повлиял на других покровителей, равно как и персональное участие Цветаева — ко многим дарителям он лично приходил рассказывать про важность замысла. Разговоры эти, бывало, его утомляли и раздражали, но на отказы он старался не обижаться. Иногда, давая деньги, спонсоры что-то требовали взамен: указывали, как лучше организовать музей, или просили назвать их именем зал.
Особую роль сыграл в строительстве Пушкинского музея владелец стекольных заводов и фабрик Юрий Нечаев-Мальцов. В общей сложности он пожертвовал около двух миллионов рублей, в то время как другие ограничивались суммами, например, в 30 тысяч. На эти деньги, в частности, были приглашены каменотесы из Италии, а также снаряжена целая геологическая экспедиция на Урал за мрамором.
Когда во время строительства музея случился большой пожар, который уничтожил деревянные леса и заказанную первую большую партию слепков, выручил все тот же Нечаев-Мальцов — он снова выделил необходимую сумму. Памятный барельеф щедрому меценату каждый посетитель музея сегодня может увидеть при входе.
Античный внешний вид с современной крышей
Большая статья расходов Нечаева-Мальцова ушла на отделку здания: архитектором был выбран молодой специалист Роман Клейн. Чтобы выполнить заказ Цветаева — постройку в излюбленном им античном стиле, Московский университет отправил Клейна в командировку в европейские музеи, Египет и Грецию.
Перед ним стояла довольно трудная задача — не просто скопировать античный храм, но стилизовать его, чтобы он был в большей степени взаимодействием разных архитектурных элементов, а не просто «калькой» с классического образца. При этом следовало учитывать градостроительные тонкости — в частности, соседство Храма Христа Спасителя, выполненного в византийском стиле. Цветаев принимал активное участие в обсуждениях — например, беспокоился, уместно ли размещать на фасаде музея кентавров.
«Кентавров наверху нам, ввиду близости Храма Спасителя, как мифологических пьяниц и больших развратников, поставить, вероятно, не позволят. Не долой ли их оттуда?» — рассуждал Иван Цветаев в письме Роману Клейну.
Обсуждений между Цветаевым и Клейном было много: по поводу оформления залов, цвета мрамора в отделке и так далее. Однако однозначно было решено делать вход с колоннами. Для этой затеи Нечаев-Мальцов снарядил в Урал экспедицию — над поиском мрамора по некоторым подсчетам трудилось около трехсот рабочих. Материал в итоге не подошел — пришлось воспользоваться услугами Норвегии и оттуда уже везти готовые огромные колонны по морю.
Отдельного упоминания заслуживает стеклянная крыша музея, спроектированная Владимиром Шуховым. Подразумевалось, что освещение будет осуществляться с помощью солнечных лучей: двухуровневая стеклянная кровля не только давала необходимый свет, но и создавала целую систему вентиляции, каналы которой как бы «прошивали» все здание и уходили в подвал. Система была передовой для своего времени: благодаря ей летом в здании было прохладно, а зимой — тепло. Однако конструкция сильно пострадала во время Великой Отечественной войны, поэтому сегодня в музее используются кондиционирование и электрическое освещение.
Основа коллекции — слепки и Древний Египет
Живопись в залах появилась не сразу: поскольку изначально музей задумывался как учебный, а не «вырос» из какого-то частного собрания, его основу в первую очередь составляли слепки классических скульптур. Они были выполнены в лучших европейских мастерских, в залах музея их при необходимости подкрашивали, чтобы, например, имитировать бронзу.
Первым крупным оригинальным приобретением музея стало собрание Владимира Голенищева, посвященное Древнему Египту. Голенищев — один из основателей школ египтологии и ассириологии в России, очень увлеченный и образованный человек, который говорил на 13 языках. Свой первый египетский памятник он приобрел в 14 лет, а затем его коллекция разрослась до невероятных масштабов: в нее входили более шести тысяч предметов. К концу жизни Голенищев обеднел, поэтому вынужден был распродавать свое достояние — Цветаев с соотечественниками большими усилиями уговорил Думу выделить деньги на приобретение коллекции хотя бы в рассрочку.
Особенность собрания заключалась в ее типологической полноте — Голенищев скрупулезно и тщательно подбирал экспонаты. В результате коллекция объемом в 224 ящика прибыла в музей ровно к его открытию. Увидеть часть этого достояния можно и сейчас — египетский зал находится на первом этаже музея.
Картины появились в залах значительно позже, сам Цветаев отмечал: «Что же касается живописи, то она двигается к нам сама собою…», подразумевая, что он не гонится за этим видом искусства специально, как это делал, например, Третьяков, выкупая работы у художников прямо из мастерской.
Первым живописным вкладом в музей стал дар дипломата Михаила Щекина — он передал собрание итальянских работ XIII-XV веков. Картины, которые мы видим в залах сегодня, появились в музее уже после смерти Цветаева преимущественно из других коллекций: Румянцевского музея, собраний Ивана Морозова, Сергея Щукина и других.
Потратив столько сил и эмоциональных переживаний, приложив свои дипломатические навыки и энтузиазм, Цветаев выполнил поставленную перед самим собой задачу, но в полной мере насладиться плодами своего труда ему не удалось. Почти сразу после официального открытия музея, всего год проработав его первым директором, Цветаев умер от сердечного приступа.
«Папа держался только крепостью духа, непостижимым упорством радостного служения делу, высоким счастьем близившегося исполнения непомерного своего замысла и труда, светлой верой в великое назначение музея, — в просвещение грядущих поколений России», — говорила Анастасия Цветаева.