«Ставангер»: спектакль о внутреннем хаосе и болевых точках
Где: Театр.doc, ул. Лесная, 59, стр. 1
Ближайшие даты показа: 22 мая в 20:00, 8 июня в 20:00
Подробнее
Каково сейчас быть молодым режиссером в Москве?
Вера Дровеникова: Не могу в полной мере назвать себя режиссером, потому что участвовала в спектакле еще как актриса и не могла видеть процесс объективно. Я нашла пьесу и привлекла большую часть актеров, общалась с драматургом, но, когда начались репетиции, за все решения уже отвечала Юля.
Юлия Шульева: Быть молодым режиссером в Москве практически невозможно: все хотят отправить тебя в какую-нибудь лабораторию подальше от столицы. А если ты еще и девушка, которая не идет под крылом своего мастера, твои шансы вообще стремятся к нулю. Это связано с недоверием: режиссеру подчиняется большое количество служб, помимо актерского состава. Даже на малой сцене государственного театра ты руководишь примерно ста людьми — это очень много. Так что моя постановка в Театре.doc спустя два года после выпуска — большая удача.
Расскажите о специфике Театра.doc. Как она повлияла на постановку?
В. Д.: Это театр, в котором ставят современные пьесы об актуальных проблемах. Во многом он начинался с вербатимов (документальные спектакли, которые полностью состоят из реальных монологов и диалогов обычных людей. — Прим. ред.). Наша постановка — это не документальная история, но драматург Марина Крапивина путешествовала по Норвегии, так что у нее были конкретные референсы.
Ю. Ш.: Кстати, многие люди, побывавшие в Норвегии, говорили мне: «Юля, как точно у вас сделан норвежец Одд! Они и впрямь такие!» Во мне образ Одда тоже откликнулся. Он говорит: «Техно — это новые хиппи», и я абсолютно с ним согласна. А еще Одд — это все мое окружение, у которого такие же проблемы. Его бывшая партнерша Агнесс упоминает, что у него уже пять лет не было девушки, 20 лет он употреблял и в результате получил паранойю. К сожалению, похожие истории я вижу повсеместно.
Как в спектакле показаны проблемы поколений?
В. Д.: Тема поколений раскрыта очень круто: есть линия бумеров (Андрей, муж главной героини Ирины), миллениалов (Ирина) и зумеров. Голосом последних говорит норвежец Одд, к которому Ирина решается переехать после знакомства в Tinder. Этот спектакль открыл для меня разницу поколений.
Для бумеров — я могу об этом судить по своим родителям — очень важно добиться в жизни определенной должности или обладать хорошим имуществом. Трагедия Андрея в том, что у него ничего этого нет, — он не видит вариантов, как жить по-другому. Миллениал Ирина хотела добиться не высокого поста или каких-то материальных благ, а признания. Собственно, начальная точка нашего спектакля рассказывает от том, что она стала успешным автором-фрилансером популярного издания, посещает крутые тусовки, а потом приходит на встречу одноклассников, которым вообще это безразлично. У них ценности в родительстве, и для нее это крах. А у зумеров (Одда) вообще другие ориентиры.
Ю. Ш.: Бумеры уже столько заработали, что нам, зумерам, на гречку точно хватит. Мы, как и Одд, родились в обеспеченном мире во время расцвета интернета. Но зумерское поколение — это беда, потому что как таковых целей или нет, или они бессмысленны. Из-за этого многие пытаются разорвать связь с реальностью. Несмотря на то что появились мессенджеры и онлайн-звонки, близость человека теряется. Мы от всего отдаляемся и оказываемся в тотальном одиночестве: не можем поговорить даже со своими близкими. Возникает ощущение холодного металла. Я боюсь представить, что будет с поколением альфа (поколение, родившееся в период с начала 2010-х по середину 2020-х годов. — Прим. ред.), которые родились уже в полностью цифровизированном мире.
Как вы считаете, почему интернет так негативно повлиял на поколение зумеров и альфа?
Ю. Ш.: Это дурная бесконечность. Как заставить человека постоянно держать телефон в руке? Создать нескончаемую ленту. В период пандемии я установила таймер экранного времени: оказалось, что я могу 10 часов подряд провести в TikTok. Маленькие, но регулярные дозы дофамина вызывают зависимость и заставляют менять жизнь и свои приоритеты.
К какой еще проблематике вы обращаетесь в «Ставангере»?
В. Д.: Инфантилизм по отношению к детям. Разумеется, мы не утверждаем, что ребенок — это решение всех вопросов. Но я буду рада, если многие девушки после спектакля задумаются. Сейчас очень популярно течение чайлдфри, а если пара хочет завести ребенка, то постоянно откладывает это на потом. В сцене с мужем Ирина говорит: «Мы просто не успели». К сожалению, такое часто бывает и в жизни: чем старше я становлюсь, тем больше у меня появляется в окружении людей, которые тоже не успели, потому что постоянно откладывали. Сейчас доступен большой выбор партнеров из множества кандидатов, и из-за этого люди колеблются — сначала думают, что будет лучше с одним, потом — с другим. Время уходит, а женщина внезапно понимает, что было бы здорово иметь ребенка, но вот как, где и с кем — уже непонятно.
Ю. Ш.: Я это вижу иначе. В последнем монологе Одд говорит, что не знает, как Ирина добьется спокойствия и счастья, потому что у нее большие ментальные проблемы из-за внутреннего хаоса. Героиня бежит за иллюзорным счастьем, но ее постоянно останавливает этот беспорядок. В детстве нам не зря объясняют: куда не поедешь, всегда возьмешь с собой себя, и это действительно так.
Это очень близко чеховской драматургии, правда?
Ю. Ш.: Буквально позавчера мы с друзьями обсуждали Чехова и пришли к мысли, что он пишет о людях, которые живут в будущем, пропуская настоящее. В нашем спектакле сталкиваются два противоположных персонажа, две разные культуры. Типично русская — с вечной надеждой на небо в алмазах, и типично скандинавская — раз сегодня проснулись, то отлично, живем дальше.
В. Д.: Я бы провела параллель между моей героиней и ее тезкой Ириной из «Трех сестер». Идея фикс чеховской Ирины: счастье только в работе. У нашей Ирины сперва тоже так было, а потом ее «осенило»: нет, на самом деле счастье в детях. Заканчивается история такой же потерянностью и причитаниями: «Если бы знать, если бы знать!»
Ю. Ш.: Вот мы и собрали культурный код.
Расскажите о концовке. Почему у постановки два финала?
Ю. Ш.: В новейшей отечественной драме сейчас не принято писать финалы. Считайте, что это такое веяние. Наша пьеса была написана 14 лет назад, и в тексте героине предоставлен выбор — уехать или остаться. Мне кажется, этот вопрос актуален для всех, но принять решение крайне сложно — все подвешены, все в ожидании.
В. Д.: Каждый зритель может сам выбрать, на чем ему лучше сфокусироваться. Например, для меня эта история заканчивается негативно: Ирина возвращается в Москву, но ничего не меняется, потому что время упущено, и за все надо платить. А Юля считает, что нельзя оставлять зрителя без надежды, нужно дать ему свет.
Вопрос релокации и столкновения с другой культурой сейчас актуален. Как вы подходите к этой теме в спектакле?
В. Д.: Ирина считала, что хорошо там, где нас нет. В итоге в Норвегии она тоже встретилась с трудностями, хотя и совсем другими, но тоже по-своему невыносимыми. У меня не возникало мыслей о релокации, но я много путешествую и знаю людей, которые переехали в разное время: и два года назад, и десять лет назад… Как правило, истории эмигрантов непростые: адаптироваться к новым реалиям очень сложно. Человек должен иметь колоссальную силу, чтобы бороться со всеми препятствиями, найти достойную работу, стать своим среди чужих. Наверное, только следующее поколение, дети уехавших, будут чувствовать себя комфортно в новой стране.
Ю. Ш.: Я редко бываю за границей, но острее реагирую на этот вопрос, потому что близкий мне человек четыре года назад эмигрировал. Из-за этого моя жизнь поделилась на «до» и «после». Мне кажется, он потерял свое будущее, потому что уехал отсюда с перспективного места, а за границей работает в баре. С точки зрения амбиций произошел полный смыв возможностей в унитаз. Не хочется верить, что твои друзья и близкие уезжают навсегда. Нет, это невозможно. С другой стороны, непонятно, что правильно, а что нет. В спектакле муж Ирины спокойно ее отпускает…
В. Д.: Да, потому что скажи он ей: «Нет, ты никуда не поедешь», он бы, конечно, уберег ее от чего-то. С другой стороны, она потом всю жизнь говорила или думала бы, что он украл ее счастье. В такой ситуации сложно брать ответственность, тем более за другого человека. Никто не может заранее знать, как на самом деле будет лучше.
«Ставангер» — это мрачная история? Будет ли зрителям эмоционального тяжело ее смотреть?
В. Д.: Зависит от людей. У одних может быть столько негативного опыта в жизни, что им хочется ходить только на комедии. Ни в коем случае не осуждаю! Сама я люблю тяжелую драматургию, работы Сигарева, например. Мой жизненный опыт позволяет это воспринимать так, чтобы не произошло повторной травмы.
Ю. Ш.: Согласна с Верой. Некоторые зрители говорили, что наша постановка очень веселая и они весь спектакль дико ухахатывались. Кстати, Андрей Кондратьев, который играет Одда, считал, что это комедийная пьеса и спрашивал у меня, почему я ставлю ее как трагедию. Наш спектакль — это брутальная fairy tale, это жесткое приключение.
Как вы подходите к линии насилия в пьесе? Героиня постоянно делает то, чего на самом деле не хочет: занимается сексом, хотя ее клонит в сон, идет на вечеринку, когда устала, терпит начальника-деспота.
В. Д.: В нашем случае насилие, как и описание природы у классиков, помогает отобразить внутреннее состояние героини и его изменение. Мы показываем, как она предает себя и свои чувства ради цели. И только когда у Одда происходит срыв и он почти на нее нападает, Ирина понимает, что есть какой-то предел.
Ю. Ш.: Ей-богу, мы постоянно показываем Ирине «ред флаги», но она их не замечает. Мы уже и так машем, и вот так машем, а она их все равно не видит.
В. Д.: Ну нет, Ирина в итоге увидела. Она же уехала от него, только это уже спойлер.
Ю. Ш.: А, может, и не уехала. У нас ведь два финала, верно?