Камерный оркестр (ЗКР). Дирижер Геннадий Рождественский

Говорят, человек стареет, когда перестает интересоваться новым. Геннадию Рождественскому это не грозит – он обожает незаигранную музыку и непривычные программы. Рядом с мистериальным Брукнером он ставит весельчака-вальсоплета Зуппе, вытаскивает из архивов неизвестные партитуры Шостаковича, не стесняется предъявить скандинавские редкости. Еще в 70-е он стал “великим” и мог почивать на лаврах, играя только “великое”, – однако холил и лелеял советский авангард, протаскивал на Запад новую русскую музыку и буквально дописывал за парализованного Шнитке его последние симфонии. Рождественский никогда не лепится к великой музыке, отважен в работе с недоброжелательными оркестрами, которые не очень любят учить его раритеты, и всегда держит публику за ровню себе. На концертах дирижер увлекательно рассказывает о том, что и почему он играет, и его рассказы не имеют ничего общего с популяризаторством. Рождественский празднует свое 75-летие по-рождественски. В Большом зале сыграет балет с пением “Пульчинелла” Стравинского, который представляет собой солянку сборную из музыки Перголези и менее известных авторов начала XVIII века – естественно, пересочиненную и изрядно приперченную. Для этого же концерта композитор Борис Тищенко, с которым Рождественский дружит много лет, специально написал для семьи Геннадия Николаевича концерт для фортепиано, скрипки и струнных. Солировать будут жена, пианистка Виктория Постникова, и сын, скрипач Александр Рождественский. Тищенко повторил диспозицию одной из последних вещей Шнитке, Concerto grosso № 6, тоже написанного в расчете на семейный подряд Рождественских. На следующий день в Малом зале прозвучат четыре дивертисмента для струнных Моцарта и моцартианский Концертный дуэт для скрипки и фортепиано Стравинского. Гвоздь программы – “Авраам и Исаак” Стравинского же, священная баллада на иврите, написанная по заказу государства Израиль. Эта поздняя вещь красива особой графической красотой, очищенной от всякого декора. В России она не исполнялась, наверное, лет сорок. Рождественский словно дает понять: я-то не забыл про 250-летие Моцарта, а вот вы помните про 35-летие со дня смерти Стравинского?