Керим Рагимов. “Человеческий проект. Версия СТРАХ”

Одна стена воображаемого музея рухнула, внутрь заехала скорая помощь. В реальности стены целы. Выставка распределяется между двумя площадками. Основная экспозиция – в Музее судебной медицины имени Мечникова (в так называемом Центре танатологии, то есть "смертеведения"), а комментарий к ней – в галерее Гисич. Визуально проект строится вокруг большого полотна, числящегося под №26 в "Человеческом проекте" Рагимова. Над серией картин, маслом по холсту воспроизводящих газетно-журнальные фотографии, выбранные из информационного потока, художник трудится уже 13 лет. Обязательное условие – это групповые портреты, и хотя бы один участник события должен смотреть "в кадр". Портрет № 26 – единственный из всех сделан не с фото, а со стоп-кадра видеопослания террористов, обошедшего СМИ. В кадр смотрит связанная заложница. Лица остальных скрыты масками. Рагимов тщательно воспроизводит кистью фактуру распадающегося на пиксели размытого изображения. Информации не хватает, но ее достаточно для нанесения травмы, для трансляции страха. Холст окружен на выставке "ранеными" графическими листами. Сквозь прорези в них продета красно-белая сигнальная лента. Фрагменты тел в листах воспроизводят всего лишь учебные анатомические штудии, но намекают на нечто страшное. Проект – символический ответ террористам. Смысловой центр его – тексты в каталоге. Им посвящена отдельная экспозиция у Гисич. Интервью Рагимова с политиком и политтехнологом Алексеем Мусаковым – раз, эссе кураторов и критиков Олеси Туркиной и Виктора Мазина – два, переведены на арабский, французский и английский и мастерски проиллюстрированы красными и черными монохромными акварелями. Тексты находятся на разных полюсах. Речь Мусакова строится вокруг понятий: Россия, Православие, уготованный путь, истоки, Добро, и характеризует его как ортодоксального фундаменталиста. Эссе же критиков имеет описательно-аналитический характер в русле западной либерально-демократической традиции. Занимая скромную позицию иллюстратора, Рагимов на самом деле выполняет тут роль режиссера, который устраивает в кадре неожиданную очную ставку. Можно сказать, что этим проектом Рагимов раскрывает карты и расставляет акценты. Много лет он с монашеским усердием совершает один и тот же парадоксальный жест: инвестирует мастерство, время и усилия в создание вещественных образов, представляющих собой всего лишь массмедийные фантомы, следы случайных положений тел в пространстве. Ритуальный, религиозный характер этого процесса подтверждается новым проектом.
В древности создание визуального образа считалось страшно ответственным делом, потому что он имеет колоссальную силу. Художник должен был готовить себя, поститься, молиться, мысли в порядок приводить. Вы, принимая позицию религиозного художника, берете на себя такую ответственность? Или уже так много образов вокруг и такая инфляция образов, что все равно они силы не имеют?
Я думаю, что здесь важны две проекции: из мира современной культуры и из мира религии. Они проецируются в одну точку и местами совпадают. Я работаю в поле культуры. Другое дело, что я себя чувствую абсолютно оппозиционным тому, что в этом поле происходит. Собственно, это и притупляет мое чувство ответственности. Когда ты один в поле, нет никаких канонов. Я не вижу в области контемпорери арт внятных высказываний, созвучных тому, что я пытаюсь сказать, может быть, и чужими устами. Сейчас преобладает либеральная битва за свободу. А мне свобода не кажется абсолютной ценностью. Та же свобода приводит к каким-то уродствам трагикомическим, проиллюстрированным последними событиями с карикатурами. Я себя к борцам за свободу не отношу.
То есть взгляд Мусакова для вас ближе, чем Туркиной и Мазина?
Их взгляд для меня тоже очень важен, потому что он для меня скорее внешний. Я пытаюсь понять свое место в этом процессе с их помощью. Но внутренне мне созвучна позиция Мусакова. На самом деле, здесь все высказывание строится на каких-то смежных территориях: между музеем и галереей, между экспозицией и каталогом, между разными позициями, зафиксированными в текстах каталога. Одновременно сильное и слабое мое место в том, что я пытаюсь уйти от бинарных оппозиций. Все находится между. На грани предательства какой-то определенности – и все-таки в рамках определенности.
Вы читаете газеты? Следите за событиями?
Я покупаю часто Newsweek и "Коммерсантъ ВЛАСТЬ", потому что знаю, что оттуда обязательно смогу выбрать для своей коллекции картинки. Так практически отношусь к этому.
То есть "СТРАХ" – это не ваша психологическая реальность?
Нет, не моя. Я, может быть, следую питерской традиции – говоря об одном, говорить о другом. То есть, не говорить в лоб о каких-то вещах пафосных. Вот Мусаков хорошо сказал: не любовь и голод правят миром, как в цитате классика, а страх потерять любовь и страх потерять пищу и кров. То есть, говоря о страхе, мы оглядываемся на нечто более высокое и позитивное.
Лучо Фонтана, у которого сейчас выставка в Русском музее, тоже прорезал дыры в холстах. Вас будут с ним сравнивать…
Если что-то плохо лежит, всегда полезно переложить. Но вообще-то, я считаю, что сегодня правильным жестом было бы взять и все эти дыры по-женски тщательно и аккуратно заштопать.