Дон Кихот

Старинные балеты нуждаются в периодическом встряхивании и проветривании – ведь даже абсолютный шедевр может расшататься, потерять свои цвета. Новая редакция – повод для того, чтобы артисты внимательно взглянули на текст, что танцуют из года в год, припомнили его историю, скорректировали акценты. Берущиеся за обновление балетмейстеры, в свою очередь, бывают двух типов: первым хочется просто поставить свою фамилию на афише вместо фамилии предшественника, вторым – разобраться в том, что по-настоящему ценно в наследии, что спектакль потерял и, наоборот, какие «ракушки» прилипли к днищу за годы проката или в результате предыдущих редакций. Подчеркнуть главное, убрать наносное – ровно к этому типу хореографов относится Михаил Мессерер, обновивший «Дон Кихота». Новой сценографией занимался Вячеслав Окунев; он отнесся к работе с некоторой вольностью: если Барселона вполне похожа на себя прежнюю, то в сцене сна Дон Кихота, где должен быть лесной пейзаж, вдруг выросли пальмы. Но, с другой стороны, это же сон (точнее полуобморок) ушибленного лопастью мельницы человека – мало ли что бедолаге мерещится?

В партере не раз доводилось слышать гордую фразу «Зачем мне либретто, я читал роман!» – так опознаются люди, попавшие на «Дон Кихота» впервые. Ведь с сочинением Сервантеса у балета нет почти ничего общего – разве вот только эта самая атака благородным идальго размахивающего лопастями «великана». Дон Кихот не главный герой; он вовсе не танцует – лишь величественно приезжает в Барселону, где как раз сговариваются о побеге цирюльник Базиль и дочь трактирщика Китри, отправляется вслед за умчавшейся от грозного родителя девицы парочкой – и, получив в странствиях по голове, впадает в анабиоз. Рыцарь – рамка для сюжета, а не сам сюжет, и эта его греза – сон-посттравматическая галлюцинация – рамка для картины, в которой женский кордебалет является во всей силе своей и славе. (Герою мерещится царство дриад, в котором рядом с царицей лесных фей летает преобразившаяся Китри). Не печально-насмешливая повесть о неуместности рыцарства в новые времена – но каскад отличных трюков, беспечный хохот, перемигивания влюбленных.

«Дон Кихот» – единственный из «балетов наследия», оставшийся в веках в московской (Александра Горского), а не в петербургской (Мариуса Петипа) версии спектакля, – и не удивительно, что новая редакция Михаила Мессерера вышла весьма удачной: в юности, до того как стать лондонским жителем и всемирно известным педагогом, а затем главным приглашенным хореографом Михайловского театра, Мессерер танцевал в Большом, эти тексты он чувствует кожей. Потому столько правильной страсти в цыганской картине (беглецов и Дон Кихота судьба заносит в кочующий табор), так наивны и милы танцы марионеток (цыгане показывают путешественникам кукольный спектакль, «артистов» изображают дети), так отчаянно выводит сложную траекторию меж воткнутых в сцену лезвий Уличная танцовщица.