Музыка звезд

«Я думаю, что он понастоящему талантлив и даже масштабен», – каждая первая биография Александра Мельникова обязательно начинается с этой цитаты из Святослава Рихтера: величайший пианист прошлого века, как известно, был крайне скуп на похвалы. Между тем сам Мельников к своим тридцати восьми годам сделал едва ли не все, чтобы откреститься не столько даже от имиджа рихтеровского фаворита, сколько от той исполнительской эстетики, символом которой был и остается его крестный отец. Для начала ему пришлось пройти испытание ранней славой: получив в Московской консерватории лучшую из возможных школ у легендарного профессора Льва Наумова и пройдя конкурсное горнило, Мельников очень рано достиг того, к чему иные его коллеги безуспешно пытаются подступиться десятилетиями. К двадцати годам у него было имя, европейское реноме и возможность выступать где угодно, когда угодно и с кем угодно. Но вместо того чтобы сначала идти проторенными дорожками, а потом долго и счастливо почивать на лаврах, Мельников решил все переиграть.

В середине 1990-х он всерьез и надолго занялся авиацией: возможно, именно экстремальное хобби подсказало ему, что добиться чего-то в жизни можно, лишь совершая крутые виражи. А что может быть круче, чем опять почувствовать себя в профессии новичком? Мельников пересел с совре- менного рояля за старинное фортепиано, взял в учителя крупнейшего специалиста по клавесинам и хаммерклавирам Андреаса Штайера – и начал с нуля зарабатывать себе новое имя и новую биографию. Эта тактика оказалась верной: Мельников как будто предчувствовал, что на рубеже веков большой романтический стиль, которому он еще совсем недавно присягал на верность, не просто выйдет из моды и окажется на обочине мейнстрима, но обесценится, уйдет в расход. В конце 2000-х абсолютное большинство европейских музыкантов будет поставлено перед фактом: если загибающейся академической традиции где-то и стоит искать спасения, так это в исторически информированном исполнительстве. Мельников осознал эту аксиому гораздо раньше – и выиграл.

Не нужно, впрочем, думать, будто в отказе от своего академического прошлого Мельников зашел слишком далеко. Он по-прежнему играет Шопена не только на датируемых серединой XIX века роялях «Плейель» и «Эрар», но и на самых что ни на есть обычных «Стейнвеях» – да и Шостаковича включает в концертные программы куда чаще, чем Баха и Моцарта. Все дело в том, что для пред- ставляемого Мельниковым молодого поколения исполнителей не существует ни понятия аутентизм, ни противоборства еще недавно полярных лагерей, а есть лишь один-единственный стиль – фьюжн. Санкт-Петербургский Дом музыки, не в первый раз привозящий пианиста-эмигранта в Россию, предлагает познакомиться с ним на примере фортепианного концерта Роберта Шумана. Когда-то шестнадцатилетний Мельников стал лауреатом шумановского конкурса в Цвиккау, на котором этот концерт принято играть в строгом соответствии стандартам последних полутора веков. Несколько лет назад наставник Мельникова Андреас Штайер выпустил революционную запись произведения, послав все прошлые стандарты и традиции куда подальше. Не исключено, что в игре самого Мельникова эти контрастные эстетики будут сочетаться самым гармоничным образом.