Василий Голубев “Песня о Родине. Партитура для Сирен”
О выставке
В своих бытовых зарисовках с уморительными подписями бывший митек Василий Голубев транслирует куда большую любовь к соотечественникам, чем все каналы официальной пропаганды вместе взятые.
Когда-то мне в руки попала статья, в которой утверждалось, что Василий Голубев изобрел первый демотиватор – задолго до появления и демотиваторов, и вообще интернета. Это правда: картины Голубева – простые жанровые сценки, прелесть им придают подписи-надписи прямо на холсте. Мужик понуро сидит на скамейке и мнет в руках непригодившийся букетик, на заднем плане целующаяся парочка, подпись: «Ну кто так целуется?» Мальчик в пижаме открывает ночью дверцу холодильника, подпись: «Все, что гости не доели». Полная пожилая женщина-конферансье в строгом костюме стоит в помпезном зале филармонии и прижимает к уху мобильник, подпись: «Суп на плите, котлеты в холодильнике». Обычный работяга в спортивных штанах и торчащих над поясом трусах идет по двору, подпись: «В этот день ничего не случилось».
Василий Голубев был одним из основателей митьков, ему принадлежат вошедшие в фольклор рисунки, на которых митьки приносят Ван Гогу свои отрезанные уши, посылают Брежнева в Афганистан или отнимают пистолет у Дантеса. Сейчас он не принадлежит ни к какому арт-движению, да и в художественных тусовках появляется редко. Сидит дома и пишет то, что видит в окно. А в окно видно Родину. Получаются песни о ней.
Василий, о чем песни? Вы название выставки видели? «Песня о Родине». Я акын, что вижу – то пою. На выставке около 60 холстов, в основном новые.
Ого! Да, у меня тут кризис перепроизвод ства. Помимо картин маслом, будет еще серия графических иллюстраций к повести Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки».
Почему в качестве выставочной площадки выбран именно Музей музыки? Ведь для художественной выставки это несколько странное место. Ну, так случилось. Они сами предложили сделать выставку, я тоже сначала не понимал, как увязать ее с темой музыки. А потом философ Александр Секацкий, который написал статью в каталог этой выставки, кинул мне идею по поводу пения сирен. Тех самых, из «Одиссеи». Он предположил, что сирены, завлекая моряков в свои лапы, пели совсем не оперные арии и вообще не музыку – они издавали те звуки, по которым соскучилось ухо моряка: шорох колес телеги, звон расставляемой на столе посуды, скрип двери. Звуки Родины, звуки дома. То есть то, о чем я пишу картины.
Ваши картины – тоже олицетворение чего-то кондового-родного? Ну почему кондового! Я совсем не хотел бы, чтобы моя живопись воспринималась как пренебрежение к тому, о чем она. Это ведь страна и реальность, которые я каждый день вижу, живу в них и их люблю.
Песни, то есть картины, у Голубева получаются очень трогательными и очень точными. Аляповатость рисунка только добавляет им душевности. У него есть все, за что мы любим искусство митьков: наивность, доброта – и в то же время стопроцентное попадание в мир «простого человека» в майке и трениках. И нет того, за что мы современных митьков не любим – чрезмерной дурашливости и бесконечного самоповторения. Можно было бы назвать Голубева социальным художником, бытописателем, тем более что он действительно сплошь и рядом докапывается до больных мест российского общества. Но все-таки не получается. У Голубева нет дара смотреть на это общество с какой-то критической дистанции: он сам плоть от плоти его, он такой же мужик в трениках, как и его персонажи, и пишет не просто что видит, а и правда в чем живет. Нет в нем никакой критики, никаких попыток раскопать в бытовых сценках социальное. Одна только сплошная любовь, пусть и с ироническим прищуром.