70 000 лет Бориса Кошелохова

Не семьдесят тысяч, конечно, а просто семьдесят лет празднует в этом году Борис – или, как его все называют, Боб – Кошелохов. По нему не скажешь. Последний хиппи, до сих пор в джинсах и с длинными волосами, поэт и философ, для которого искусство – не цель, а всего лишь средство выражения своего мироощущения, такое же, как письменное слово или просто бытовое поведение – Кошелохов так и живет без возраста. Не отражаются эти семьдесят лет ни на его внешности, ни на его творчестве.

Кошелохов – типичный русский самородок. Вырос в провинциальном детдоме. Оттуда сбежал. К искусству пришел уже лет в сорок, а до того, по его словам, «только и делал, что читал». Вы представьте: бывший детдомовец, подрабатывает то монтером, то грузчиком, попутно запоем читая, например, Сартра. К моменту зрелости у Кошелохова в голове был уже термоядерный микс из всей мировой литературы и философии. Он стал осознавать жизнь как непрерывный процесс созидания: творческим актом могло стать всё что угодно, от пробуждения утром до отхода ко сну вечером. Живопись, скульптура и прочее производство художественной продукции были лишь побочным продуктом самого главного творчества: творчества собственной жизни.

Кошелохов проделывал огромную внутреннюю работу, но и его «внешняя жизнь» с ней рифмовалась. В 1976 году он создал арт-группу «Летопись». В 1978 – предпринял путешествие в Италию, на Венецианскую биеннале (для советского андеграундного художника того времени, наверное, проще было представить себе вояж на Марс). Потом еще много странствовал по свету. К 1980-м уже стал культовой фигурой: самое яркое явление тогдашнего ленинградского искусства, неоэкспрессионистские «Новые художники», учителем почитали именно Кошелохова. Из них, на пару поколений младших, многих уже нет на свете, многие бросили заниматься искусством – а Кошелохов тут как тут, и по-прежнему ярок и свеж.

На выставке в Новом музее – и живопись, и скульптура, и объекты. Здесь кошелоховские работы 70-80-х: яркие, режущих глаз «кислотных» тонов, из них фонтаном бьет энергия и веселье. Ранние холсты, на которых густо замешана краска – словно художник наощупь, собственным телом пытался понять науку живописи. В 90-е Кошелохов приходит к теме, которую будет долго развивать: теме, которую назвал по-английски Two highways, то есть «два шоссе» или, как предпочитает переводить это название куратор выставки Екатерина Андреева, «Два большака». В философии Кошелохова эти две большие дороги – путь земной и путь небесный, жизнь тела и жизнь духа, существование материальное и иномирное, вечно переплетающиеся и расходящиеся, рифмующиеся и отражающиеся друг в друге.

Когда смотришь на большую ретроспективу семидесятилетнего Кошелохова, не можешь отделаться от ощущения, что что-то упускаешь. Потому что картины, рисунки, скульптуры Боба определенно существуют не сами по себе. Они – скорее путевые заметки, дневниковые зарисовки на гораздо более важном пути, и роль художника – всего лишь одна из ролей, которые в этом пути довелось играть человеку. Боб преследует свою цель, идет своей дорогой, читает, рисует, пишет, размышляет, растит детей или странствует по миру – и в качестве следов оставляет свои картины, объекты и стихи. А мы только по этим следам отслеживаем траекторию жизни беспечного бродяги. И радуемся: потому что очень красиво.