Евгений Онегин

Режиссер Римас Туминас, похоже, первым отважился поставить самый известный русский роман в стихах, не нарушив его цельности: вплетая в любовную историю лирические отступления, забавные бытовые зарисовки, роскошные пейзажи и ироничные замечания о качестве российских дорог, например. Пушкинским строфам, которые многие помнят наизусть, найдены конкретные характеры и очень разные тембры: надменно-щегольские — молодого Онегина (Виктор Добронравов), восторженные — юного Ленского (Василий Симонов) и рассудительные — Ленского, каким он мог бы стать, переживи свою поэтичную юность (Олег Макаров), простодушно открытые — любующегося деревней, «где скучал Евгений», и всеми ее обитателями отставного гусара вечно подшофе (Владимир Вдовиченков). И знакомые стихи легко принимают эти разные лица. Объединяет их в единую картину пространство памяти, героями или мимолетными образами которой они стали. Памяти «пережившего свои желания», кутающегося в пальто от неизбывного внутреннего холодка пожилого Онегина (Сергей Маковецкий).

«Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей» — начинает спектакль Маковецкий-Онегин, еще чуть бравируя умением сорить афоризмами, но с отчетливо проступающим сомнением. «Мы почитаем всех нулями, а единицами — себя. Мы все глядим в Наполеоны…» Сколько же всего он не разглядел когда-то, прикрыв глаза модным флером цинизма. И теперь, всматриваясь в темноту огромного зеркала памяти (сценограф Адомас Яцовскис буквально закрыл зеркальной поверхностью заднюю стену сцены, «умножив» пространство), Евгений пытается понять, что он потерял.

Зеркало чуть колышется, образы в нем двоятся, то кажутся зыбкими, то проясняются. Он видит себя молодого — пресытившегося «наполеона». Вечно улыбающегося и взмахивающего руками доморощенного поэта Ленского и его легкие светлые кудри, вспархивающие в такт. Его смешливую отзывчивую музу Ольгу (Наталья Винокурова) с подаренным аккордеоном и навязчивым мотивчиком «В лунном сиянии…» Не отводящую глаз смелую девочку Таню (Вильма Кутавичюте). Ее неуместное письмо, свой ответ в продуманной позе и отеческий шепот в изящном наклоне к ее уху: «Не каждый вас, как я, поймет». Сам зачитанный потом до дыр листок этого письма, бережно хранимый под стеклом.

Вспоминаются затянувшиеся именины Татьяны с самодеятельными номерами гостей. Какая-то приживалка, все время пританцовывающая, даже если звучит не музыка, а стук колес отъезжающих экипажей. Мерный голос танцмейстерши (Людмила Максакова): «жете, батман» — готовящей девушек не к жизни, а к балу. Желание эту деревенскую «благость» как-то взорвать. Например, приударить за Ольгой, поиграв на ее аккордеоне… Ссора и дуэль. Выстрел — некрасивый, в упор, обмякшее на руки тело… Почему та «презренная скука» осталась в памяти единственным счастьем, так им и не пережитым…

Спектакль Туминаса многолюдный, многозвучный, разножанровый: от бытовых сценок до чистой поэзии — «Сон Татьяны» просто прочитан Юлией Борисовой и незабываемым голосом Иннокентия Смоктуновского. И все же он воспринимается как саднящее душу признание вины за то, что счастье, которое «было так возможно», ты упустил сам.