“Путь к мастерству: Европейское и русское искусство XV – начала XX века”

Моисеенко — это "суровый стиль" до "сурового стиля". После постановления об излишествах в архитектуре, отменившего сталинское изобилие, Моисеенко не нужно было перестраиваться. Его холсты и так были полны сурового пафоса и мотивов драматизма судьбы простого человека.

О Моисеенко любят рассказывать в "личном регистре": какой Евсей Евсеевич был трудоголик (в архиве академии — больше 20 тысяч его рисунков), какой хороший собеседник. Деревенский сирота, доброволец-ополченец и узник немецкого концлагеря тащил тяжелую ношу опыта. Он был кумиром не только студентов, но и многих андерграундных художников, которые ни в грош не ставили саму академию, но ценили мнение легендарного профессора.

Моисеенко руководил живописной мастерской 30 лет и мог считать учеников и последователей поколениями. Он был представителем соц-реализма, усовершенствованного с помощью прирученных модернистских приемов: экспрессивного ритма, недописанных фигур, тяжелого черного цвета, резких контуров. Такую невероятную смесь ингредиентов — немножко Делакруа, немножко Гойи, немножко Нестерова, кое-что от Шагала, плюс революционная романтика сюжетов ("Красные пришли", "Годы боевые") — мог позволить себе только очень независимый профессионал. Но больше всего в социалистическом "экспрессионизме" Моисеенко поражает расчетливость, жесткий контроль над стихией пафоса. Идеально грамотные композиции, точно взвешенные средства, мастерски экономный расход нервной энергии.

Признание академическим и партийным официозом (народный художник, Герой соцтруда, Ленинская премия) догнало Моисеенко в 70 — 80-х, когда ему уже было под и за 60 и забылся факт его пребывания в лагере военнопленных. А в начале 2000-х Моисеенко в компании Тимура Новикова угодил в книжку английского искусствоведа Эдварда Люси-Смита "Поздний модерн" как пример проявления гей-культуры в советской живописи — за многочисленные поэтизированные изображения мальчиков-подростков.