Георгий Гурьянов как произведение искусства

Как сделать так, чтобы люди увидели то, что раньше не замечали? Как сделать так, чтобы все вспомнили о художественном наследии? С такими вопросами петербургские художники в конце 1980-х обратились к классическим традициям европейского искусства. Так была провозглашена Новая академия изящных искусств, явление особое, как будто доказывающее, что постмодернизм даже без фиги в кармане способен отдавать дань старым добрым школам. Единый образ одной из самых ярких фигур «Новых художников» и неоакадемизма Георгия Гурьянова представлен на выставке в живописных «селфи» и портретах его друзей-современников.

Гурьянова часто называют наследником Оскара Уайльда, для которого эстетика всегда была выше этики и служила мерилом высокой духовности. Будучи барабанщиком цоевского «Кино», он выковал лапидарную манеру игры стоя и придирчиво следил за внешним видом коллег, благодаря чему понятие о стиле дошло и до лохматых членов ленрок-клубовской тусовки. Уже тогда, статный, как Маяковский, с извечно модной стрижкой и серьгой, он выглядел как арт-объект – и сам, будучи уже больше художником, чем музыкантом, часто обращался к академическому искусству 1930-х. В сфере его интереса всегда находилось исполнение «классического», как живопись Дейнеки или фильм Ромма «Строгий юноша».

«Советское телесное» у Гурьянова – это вечное будущее, состояние перманентное в любом жесте, поступке, мысли, романтическое стремление к идеалу, даже если вокруг все разваливается. Продолжая линию мужественной эстетики в изображениях моряков, атлетов, пловцов, Гурьянов утверждает символ уверенности во время тотального безрассудства Новой России. Строгость и перфекционизм как художественная мера поступка рождает миф о нестареющих атлетах-победителях, в образах которых мы часто можем узнать и самого профессора Новой академии.