Ad Marginem. Неосуществленные архитектурные возможности

Термин "бумажная архитектура" возник с легкой руки Юрия Аввакумова. Главный архитектурный фантазер и коллекционер чужих фантазий в стране и предоставил работы из своего собрания на эту выставку. Сам он до сих пор ничего не построил, но справедливо признан во всем мире лучшим русским архитектором — в знак признания качества фантазий (директор Фонда Гуггенхайма Томас Кренц только что позвал Аввакумова строить выставочный павильон в Абу-Даби).

Обозначал упомянутый термин бесконечно изобретательные утопические проекты, которыми молодые архитекторы спасались от скуки позднесоветского типового проектирования. Затем так стали называть и вдохновлявшие их воздушные замки русских конструктивистов 1920-х — начала 1930-х годов. На выставке в Мраморном дворце есть первые и вторые, но больше — третьих: современных художников, к архитектуре прямого отношения не имеющих, но так и сяк склоняющих ее формы в собственных (разных) творческих интересах. Как Валерий Кошляков или Петр Белый, создающие парадоксальные новорожденные руины на холсте, гофро-картоне и в объемных моделях, или супруги Флоренские, строящие комически-многозначительные сооружения из антикварного хлама — Вавилонскую башню из шляпных коробок, например.

"Бумажная архитектура" бывает двух видов — нереализованная и принципиально нереализуемая. На выставке больше второго. В нормальной архитектурной практике она исполняет роль лаборатории идей, задающей вектор движения: сегодня это безумная фантазия, а завтра нечто подобное уже строится в Берлине, Лондоне или Нью-Йорке. Но в России дорога ведет не из ближайшего прошлого в ближайшее будущее, а из завтра в светлую даль, к недостижимой утопии. А до завтра как-нибудь так дотянем.

Самый крупный кураторский проект Юрия Аввакумова так и назывался — "Депозитарий "Русская утопия". Почти 500 нереализованных проектов за 300 лет истории представляли русскую архитектуру по всему миру, а потом (в 2000 году) приехали в Мраморный дворец. Эта инсталляция была остроумным размышлением над тотальной неспособностью русских жить в реальном времени и пространстве. Архитекторы в России всегда стремилисьне просто создавать среду обитания, а как минимум исправлять мироздание. Отчего мироздание только еще больше перекашивало, зато в папках и архивах собиралась невероятная гениальная правда и красота.

Тема сохраняет актуальность. Башня Татлина — символ грандиозных жизнестроительных амбиций — просвечивает почти за каждым проектом. Игорь Макаревич вырастил Башню над шляпкой громадного мухомора, как будто опьянение революционным воздухом сравнимо с воздействием психоделиков, а кэрролловское восприятие сомасштабной ребенку "большой" природы — со страхом радиоактивных мутаций.

"Бумажники" по-прежнему обитают среди нонконформистов и пародируют словарь официальной архитектуры. Остроумнейшая московская группа "Обледенение архитекторов" ищет для человека новые пространства в перенаселенном мире (например, над рекой или в верхних ярусах леса) и на полном архитектурном серьезе открывает глубины космоса в закутках хрущевских квартир.

Если прошлый проект Аввакумова представлял собой трогательное кладбище мечтаний, то на этот раз ироническая, критическая, нисколько не прекрасно-душная коллекция — скорее банк данных. Из него при благоприятных обстоятельствах какие-то импульсы могут просочиться в пространство реальной архитектурной практики. К сожалению, сегодня она больше связана с такими малоприятными вещами как политика, коррупция, нажива, фаворитизм, "связи" и бюрократическая машина. Если такого рода депрессивными словами вдоль и поперек исписаны страницы современной архитектуры, на полях остается свободное пространство. Откуда есть шанс услышать что-нибудь человеческое, без банальной риторики, прикрывающей разветвления финансовых потоков.