Андрей Рудьев. “The Present Continuous”

Андрей Рудьев входит в десятку местных художников, которых приглашают участвовать в международных проектах и выставляют в лучших галереях Москвы. Известен он коллажами-стендами, обыгрывающими идею наглядной агитации, и объемными инсталляциями — вроде саммита «большой восьмерки» в саду Ахматовского музея.

Почему выставка называется The Present Continuous?

Эта выставка — рeмейк нескольких моих проектов. Один из них был этим летом в Германии на фестивале «НордАрт» недалеко от Киля. Мы с Петром Швецовым отметились там огромными инсталляциями. У меня был шестиметровый глобус. Проект назывался The Present Continuous. Оттуда я и взял название. Выставку в «Альбоме» мне предложили неожиданно. И, как всегда, возник вопрос, что делать. Просто повесить картинки — это давно никому не интересно. Такие возможности, как выставка, хочется использовать для открытия нового, для развития. Я подумал, present continuous — это перманентное состояние, в котором большинство художников пребывает все время. Это такие широкие ворота, в которые пролезет что угодно.

Теперь все твои выставки могут так называться?

Могут. Я сделал эту серию работ за последние две недели. Несмотря на разный материал и эмоциональный диапазон, это достаточно цельный проект.

Что объединяет потрескавшийся красный крест, оленя, кровельное железо и вывеску парикмахерской? Это все натурный материал?

Да, это реальная вывеска. Это я родителей на юге навещал и нашел парикмахерскую с растрескавшейся вывеской: портретом красавца и надписью «Имидж».

Это точная копия реальной вывески — маслом по холсту?

Да, я работал только синей краской по чистому холсту, оставляя белые «трещины» — такое «молоко», в котором скоро все исчезнет. Тут и появилась тема кракелюр, времени, разрушения, исчезновения. Вот эта обгорелая доска — у нас чердак горел, я ее нашел после пожара. Нанес на нее белую краску, получились стволы берез. Мне нравится такой процесс минимального участия в материале.

Все работы — такого рода?

Ну да. На две трети это такие found objects — найденные объекты. Вот эти железяки — из сада Ахматовского музея. Там в прошлом году делали ремонт Шереметевского дворца и выбрасывали старинные воздуховоды из кровельной жести — очень элегантно сделанные вытяжки. Этому железу явно больше 100 лет. Я не мог пройти мимо. Я люблю выставки, потому что появляется повод собрать мысли, материал и работы, сознательно подойти к процессу — сделать очередной мир, который тебя привлекает.

Олень тоже найденный объект?

Да, это просмоленный брезент из бомбоубежища в Шереметевском саду. Олень там уже был, я только небо дописал. Без него это был бы индастриал психоделический. А олень добавил окош- ко в иное пространство.

А во втором зале что будет?

Там рeмейк проекта «Уфо», который был в Москве на Винзаводе в галерее «Риджина» во время Второй биеннале. Его мало кто видел, и мне хочется еще с ним поработать. Но поскольку пространство здесь не позволяет, я делаю только фрагмент летающей тарелки, которая как будто проламывает потолок. У нее из брюха бьет сноп света, и в нем мы видим записанные полеты этого НЛО с видами Земли из космоса глазами пришельцев.

Страшные?

Нет. Очень красивые. Меня лично они просто гипнотизируют. Я готов их бесконечно смотреть.

Будет какой-то центр композиционный?

Будет важный для меня объект — потухший костер из специально заготовленных коряг. Мы ездили с Петром Белым на дачу, искали сучья подходящие, обжигали.

Рядом с костром все остальные объекты определено приобретут оттенок шаманских бдений…

Так и должно быть. Мне кажется, творчество любого художника, который занимается концептуальным искусством, можно сравнить с некой самостоятельной религией. Своим творчеством он создает предметы культа. И чем больше художник, тем больше его паства. Вот у Энди Уорхола гигантская паства.