Стинг
Стинг был молочником и учителем, акте-
ром и экоактивистом, рокером и джазме-
ном, контрабасистом и даже исполнителем
на средневековой лютне — настала пора
опробовать что-то новое. Гению нужна
компания: в группе The Police, с которой он некогда написал несколько славных страниц
поп-истории, было всего три уникальных
музыканта; в новом проекте Symphonicities
Стинга поддерживает Королевский кон-
цертный филармонический оркестр из 45 человек. Оказалось, что именно посредством
скрипок и духовых, а не рваных гитарных
аккордов удается вытащить на свет божий
весь скрытый драматизм раннего полисов-
ского боевика Next to You, что уж говорить
о более взвешенных вещах, вроде Every
Breath You Take или Russians. Стинг всегда
любил симфоническую музыку, но работа с оркестром, по его словам, стала для него ис-
пытанием — приятным, но заставившим по-
волноваться. И если вспомнить альбом 2006
года Songs from the Labyrinth, на котором
Стинг исполняет песни композитора XVI
века Джона Доуленда, складывается впечат-
ление, что мэтр действительно видит себя
в более широком контексте — он не просто
рок-легенда, поп-звезда и кумир миллионов.
Какой из комплиментов для вас наи-
более ценен: уйма «Грэмми», то, что за вашего персонажа можно сыграть
в Guitar Hero, или то, что в честь
вас назвали колумбийскую
древесную жабу?
(Смеется.) Чаще всего я слышу комплименты в адрес
моих детей, и вот этим я дей-
ствительно доволен. «Грэмми»,
платиновые хиты, лягушка, на-
званная в мою честь, — это все,
конечно, приятно, но куда важнее
чувствовать себя хорошим отцом.
Дети идут по вашим стопам?
Всего у меня шесть детей, и среди них
есть музыканты. Двое — очень, очень серьез-
ные музыканты, которые подписали кон-
тракты со звукозаписывающими лейблами.
Еще двое — актеры, один режиссер, а самый
младший, похоже, будет заниматься чем-то,
что еще даже не придумали. Так он говорит.
Вас беспокоит то, что ваше имя ассо-
циируется с тантрическим сексом?
(Смеется.) Знаете, я никогда не стремился
стать звездой. Всегда хотел быть музыкан-
том, а звездой стал случайно. Слова извест-
ных людей часто неправильно понимают,
часто коверкают, а порой просто ты сам
говоришь глупости.
Словом, это получилось случайно?
Практически. Это был 1990 год, мы с Бобом Гелдофом как-то напились и несли всякую чушь о секс-марафонах, и эта наша болтовня мгновенно распростра-
нилась на весь мир. Меня это даже забавляет.
В каком-то смысле это было даже хоро-
шо для вашей репутации.
По крайней мере, это многих смутило,
я ничего не имею против такой реакции.
Вас раздражает, когда вас назы-
вают Гордоном?
Никто не зовет меня Гордоном.
А когда был последний случай?
Когда мне было семь. Пятьдесят лет назад,
в общем. Нет, никто не зовет меня так.
Так что вы даже подписываетесь Sting?
Да. Знаете, это забавно — родители дают
тебе имя, но при этом они тебя толком не знают. Так что когда друзья дают тебе
прозвище, оно чаще всего куда лучше
имени отражает твою природу. У меня,
конечно, уже не такие острые шипы, как
в юные годы, но подростком
мне это прозвище точно
подходило. Вот вам нравит-
ся быть Хэмишем?
Более-менее. В вашем творчестве
заметно влияние литературы — один
альбом вы назвали в честь работ Чо-
сера, другой — в честь произведения
Шекспира. Зачем вы это делаете?
Ну, знаете, я бы мог назвать себя читаю-
щим человеком. Литература всегда давала
мне вдохновение, и я обозначаю, каковы его
источники. Книги действительно вдохнов-
ляют меня. Тут нет ничего дурного. Кто-то может сказать: «Как претенциозно!», но это
правда: я люблю читать.
Действительно глупый вопрос. Один
мой друг хочет знать, каким именно
было послание в бутылке (Message in a Bottle, хит Стинга).
(Смеется.) Да, это глупый вопрос. «По-
могите!»
«Помогите!» — и все?
Да, ничего более. «Помогите».
Как получилось, что вы с Элвисом
Костелло поставили оперу?
Сначала Роберт Уайатт и несколько опер-
ных певцов записали альбом для Deutsche
Grammophon, а потом уже я получил пред-
ложение поучаствовать и согласился. И не подозревал, что из этого выйдет настоящая
опера. А потом мне говорят: «Если мы поставим то, что получилось, в старейшем
парижском оперном театре, ты примешь
участие?» Я только поинтересовался, при-
дется ли надевать трико — в таком случае
я бы точно отказался, но, к счастью, трико
надевать не пришлось.
Какие у вас планы?
Я всего лишь настроен и дальше учиться,
развиваться, работать над тем, что умею.
Это никогда не прекращается — знаете, как
путешествие без обратного билета. Так
что не представляю, над чем теперь буду
работать.
То есть не собираетесь сказать: «Ну все, хватит», и отправиться ухаживать
за садом?
Я могу работать в саду и оставаться
музыкантом. Инструмент все равно будет
со мной. Я никогда не перестану играть
музыку.